Большой беговой день - [30]

Обменяв пустые бутылки на кефир, я вернулся к винному прилавку. Около моего компаньона вертелся мужичишка невзрачной наружности.

- Ну вот, - сказал я, - и третий нашелся.

- Да что вы! - всплеснул руками мужичишка и отскочил от нас, причем глянул с таким почтением, будто мы были особы королевской крови.

- У него денег нет, - уныло протянул мой компаньон.

Так мы постояли минут пять. Мой коллега совсем затосковал. Вероятно, он боялся, что я уйду.

- Слушай, - сказал я, - у меня два сорок. Добавляй рупь сорок и отольешь себе треть.

- Правильно, - оживился парень, - точно треть, и ни грамма больше. Как в аптеке.

Продавщица с непроницаемым, бронебойным лицом внимательно следила за нами (я знаю, что не может быть бронебойного лица, но создавалось впечатление, что ее лицо из брони, по которой долго били, отсюда и "бронебойное"), со стуком поставила бутылку на прилавок и ехидно заметила:

- Посуду для разлива не продам.

Видимо, она готовилась к тому, что мы будем ее упрашивать. Или вообще ей стало обидно, что у нас так быстро сладилось.

- Ничего, - сказал заметно повеселевший парень. - В садике есть стакан.

Его апатию и неуверенность как рукой сняло. Энергично и целеустремленно он зашагал к выходу.

В чахлом садике напротив магазина никого не было. Мой компаньон шарил по кустам. Я тоже, заразившись его энтузиазмом, осматривал ближайшие деревья.

Несколько голых толстых веток, без коры, отполированы, будто на них день и ночь вертели стаканы. Но сейчас никакой посуды не видно. На листьях толстый слой пыли.

- Старик говорил, - повторял парень, ныряя в очередной куст, - тут стакан.

- Может, пошутил старикан?

- Такими вещами не шутят! - строго ответил парень.

Я понял, что есть какие-то святыни, мне неизвестные, которые не подлежат сомнению. Явно на этом месте был открытый клуб алкоголиков всего микрорайона. Но вечерний. Теперь же, среди бела дня, два мужика, шарящие по пыльным кустам, наверно, выглядели комично. Наконец мой компаньон прекратил поиски.

- Пошли в стекляшку, - сказал он директивным тоном.

"Ну вот, - подумал я, - тащиться в кафе, унижаться перед раздатчицей, вздрагивать при приближении уборщицы... Морока! Влип в историю".

Однако все оказалось удивительно просто. В стекляшке на второй этаж подыматься не пришлось. Мой товарищ перекинулся парой слов с гардеробщицей, побренчал медью, оставил несколько монет на столе у зеркала и взамен проворно принес стакан. И вот мы в умывальнике, и я щедрой и неопытной рукой плескаю из бутылки.

- Куда?! - испугался парень. - Много льешь! Норма!

Но я налил ему полный. Компаньон выпил залпом.

- Уф, отошло! Спасибо тебе, выручил!

- Чего уж там, - пробормотал я, закручивая пробку и намереваясь побыстрее сматываться. И опять нарушил ритуал. Нельзя было просто так разойтись, этикет требовал дружеской беседы.

- Да, - продолжал парень, великодушно и благовоспитанно не замечая моей торопливости, - всю ночь сегодня плакал как маленький.

- С чего это? - удивился я и приготовился слушать.

- Да ученики мои проклятые! Ох, допекут меня! Угробят. Мастер я в ПТУ. Так эти охламоны подключили ток напрямую, без трансформатора. Вот меня и дернуло. (Он употребил, естественно, другой глагол.) Наверное, вольт четыреста. Еле жив остался. Теперь хорошо. - Мой компаньон размягчался прямо на глазах. - Пойти, что ли, бюллетень взять? Все утро тосковал.

- Наверно, надо было бы прежде в поликлинику, - усомнился я.

- И то дело, - мой компаньон кейфовал. - Только сейчас нельзя. Дыхну несет, как от Змея Горыныча.

Он вынул монеты, стал считать серебро.

- Купил бы закусон, - посоветовал я. - Иль подбросить мелочь? Смотри, развезет...

- Меня-то?! Ни в жисть! Лучше на пивко соображу. На, держи!

Он протянул мне ладонь, и мы расстались как лучшие друзья.

Он опять завернул в магазин, где его ждала лихая мужская вольница, а я, подхватив сумку с продуктами, отправился по своим скучным и неинтересным обязанностям.

БЕГА

Мастер-наездник Анатолий Петрович, которого тотошники по-простецки звали Толей, был из самых честнейших людей на ипподроме. (Если вообще понятие честности применимо к этому заведению.) Конечно, случалось, что и он сплавлял заезды налево, однако как прикажете жить, дорогие товарищи, при основной зарплате в сто пятьдесят рублей? Ну, призы давали ему в среднем еще пятьдесят рэ в месяц. И все! Двести целковых лучшему бригадиру лучшего тренотделения! Пьяница-грузчик в мебельном магазине зарабатывает больше. Где же справедливость, граждане? А ведь Анатолий Петрович не пил и вкалывал ежедневно с шести утра до ночи. Верно, у него был отличный "товар", т.е. лошади ему поступали со Смоленского коннозавода, славящегося своими рысаками. Но получить товар - это еще полдела. Важно не форсировать подготовку, не запороть лошадь, а постепенно довести ее до кондиции. Над Павлином Анатолий Петрович бился три года. В двухлетке он угадал выдающегося рысака, но берег его и пропустил Большой Трехлетний приз. На четырехлетнего Павлина все обращали внимание. Еще бы, длинноногий красавец с широким шагом! Жулье предлагало немыслимые деньги, лишь скажи, Толя, когда раскроешь жеребца. Но даже в дерби Анатолий Петрович не рвал Павлина, не насиловал. Ехал на третье место. Чувствовал, еще немного сыроват жеребец. Зато потом Павлину не стало равных. Легко и свободно вел Павлин заезд со старта до финишного створа. Самые большие призы для лошадей старшего возраста взял Павлин в прошлом году. Лишь нынешней зимой уступил он Большой зимний приз Гугенотке, чертовой кобыле, которую Машка тихонько подготовила на его, Анатолия Петровича, голову. В принципе Гугенотка была слабее Павлина, но злющая и упорная, вся в свою хозяйку, Машку Ползунову. И понимал Анатолий Петрович - если удастся Павлину сразу оторваться, то будет Гугенотка только хвост нюхать жеребцу и пускай ее потом отправляют на мясокомбинат, на колбасу. Но если навяжет Гугенотка борьбу и пойдет резня голова в голову - Павлин не выдержит: не тот характер, привык к легким победам.