Большое время - [5]

Я не стала говорить вслух, что с моей точки зрения, меняющийся космос – это хуже, чем ничего, но поймала себя на том, что молюсь своему Бонни Дью, чтобы не был нарушен покой моего отца, чтобы Ветры Перемен спокойно дули себе чуть в стороне от жизненной линии Антона А. Форзейна, профессора физиологии, родившегося в Норвегии и похороненного в Чикаго. Вудлоунское кладбище – довольно унылое, но спокойное место.

– Все нормально, Эрих. У Развлекателей тоже бывает Год Медузы.

Он с недоумением уставился на меня, как будто проверял, все ли у меня пуговицы застегнуты.

– Медузы? Что ты имеешь в виду? Может, когда мы появляемся здесь, мы похожи на медуз? Серьезно, Грета, что ты хотела этим сказать?

– Только то, что мы часто простужаемся. Как я, например. Я же говорю, Год Медузы.

На морде моего пруссачка наконец забрезжил огонек понимания. Он забормотал:

– Год Медузы… Gott mit uns… С нами бог, – и притворно зарычал: Грета, не понимаю, как я могу тебя выносить с твоими дешевыми шуточками над великим языком!

– Придется тебе принимать меня такой, какая я есть, со всеми моими Медузами и Бонни Дью, – и я поспешно пояснила:

– Это из французского – le bon Dieu – Боже милостивый; только не дерись. Я не собираюсь раскрывать тебе прочие свои секреты.

Он хмыкнул с такой кислой миной, как будто вот-вот отдаст концы.

– Не унывай! – подбодрила я его. – Не всегда же я здесь буду, да и вообще есть на свете места похуже этой Станции.

Он оглянулся и нехотя кивнул.

– Знаешь что, Грета – только обещай мне не отпускать своих глупых шуточек – когда я бываю на операции, я иногда представляю себе, как прохожу за кулисы театра, чтобы выразить свое восхищение всемирно известной балерине Грете Форзейн.

Насчет кулис он был прав. Станция – это круглая театральная сцена, а в качестве зрителя выступает Пустота, и на ее сером фоне выделяются только пятна экранов, отделяющих Хирургию (Уф-ф!), от сектора Восстановления и Складом. Между Восстановителем и Складом – бар, кухня и рояль Бура. Между Хирургией и тем сектором, где обычно появляется Дверь – полки и табуреты Галереи Искусств. В центре сцены – контрольный диван. Вокруг, на приличном расстоянии друг от друга, шесть больших низких кушеток – над одной из них сейчас как раз взметнулась вверх, в окружающую серость, завеса экрана. И еще несколько столиков. В точности как сцена из какого-то балета, а дурацкие костюмы и персонажи ничуть не разрушают иллюзию. Ни коим образом.

Дягилев, если бы только увидел, тут же забрал бы все это в Русский балет, даже не задумываясь, соответствуют ли музыке декорации и актеры.

Глава 2 ПЕРЧАТКА С ПРАВОЙ РУКИ

Последняя неделя в Вавилоне,

Последняя ночь в Риме

Ходжсон

Бур отправился за стойку бара и спокойно разговаривал там с Доком, но взгляд его был отсутствующим. Глядя на его болезненно-белое лицо, лицо профессионала, я вдруг поймала себя на мысли.

– Дамбалла! – что я очутилась во французском квартале. Что-то не видно новой девы. А Сид, наконец, добрался до новенького после всей этой суматохи с Марком. Он дал мне знак и я снова занялась Эрихом.

– Приветствую тебя, достойный юноша. Я хозяин этого заведения, зовут меня Сидней Лессингем, и я твой соотечественник. Родился я в Кингс Линне в 1564 году, обучался в Кембридже, но всей судьбой своей, до самой смерти, привязан к Лондону, хотя я и пережил там Бесси, Джимми, Чарли и Олли. И что мне выпало пережить! Перебывал я и клерком, и шпионом, и сводником хотя два последних ремесла сродни друг другу – был и поэтом, хоть никому и не известным; нищенствовал и разносил брошюрки о спасении души. Бур Лесситер, наши глотки давно пересохли!

На слове «поэт», новичок, хоть и через силу, поднял взгляд от пола.

– И чтобы тебе, доблестный воин, не пришлось использовать свою глотку иначе, как для питья, я наберусь смелости угадать твой вопрос и ответить на него, – продолжал трещать Сид. – Да, я знал Уилла Шекспира – мы ведь одногодки – он был такой скромный плутишка, что называется себе на уме; и мы всегда сомневались, действительно ли он написал все эти пьесы. Прости меня, достойнейший, но надо бы поглядеть на эту царапину.

И я увидела, что новая дева не потеряла голову, а сходила в Хирургию (Уф-ф) за аптечкой первой помощи. Она протянула свою клешню к поцарапанной щеке новенького, и пропищала: «Можно я…»

Время она для этого выбрала неудачное. Последние слова Сида и приближение Эриха омрачили лицо юного Солдата и он сердито отбросил ее руку, даже не глянув на нее. Эрих сжал мою руку. Поднос с лекарствами грохнулся на пол – и один из стаканов с выпивкой, которую нес Бур, чуть не последовал за ним. Как только появилась новая дева, Бур вбил себе в голову, что он несет за нее ответственность, хотя я не думаю, что они уже достигли согласия. Он еще и потому вешался на нее, что у меня с Сидом как раз в то время дело было в самом разгаре, а Мод крутила с Доком, она обожает тяжелые случаи.

– Полегче, парень, любезный мой! – рявкнул Сид, одновременно бросив Буру повелительный взгляд, означавший «Следи за ним». – Бедная язычница старается обиходить тебя. Так что сдержи свою желчь, черный плут, а со временем, она, быть может, выльется в стихи. А, поймал я тебя? Сознайся, ведь ты поэт?