Большое соло для Антона - [55]

Около полудня Антон Л. сделал остановку. Он предусмотрительно запасся провиантом: пачкой сухарей, двумя плитками шоколада и бутылкой шампанского. Он вышел из машины. Так как шел дождь, он спрятался под навесом полуоткрытого павильона трамвайной остановки. За павильоном остановки тянулась длинная красная стена. Антон Л. съел сухари, громко выстрелил пробкой из шампанского и выпил его прямо из бутылки, затем съел шоколад, рассматривая при этом длинную красную стену. Это было кладбище, то самое кладбище. на котором лежала погребенная госпожа Роза Л. Госпожа Роза Л. была матерью Антона Л.

Антон Л. был единственным ребенком своих родителей, вынужденным, если правдой было то, что говорила его мать: она была вынуждена после долгих слез, угроз совершить самоубийство и тому подобного выйти замуж за Альберта Л., отца Антона Л. По истечении нескольких лет подобных преследований и после того, как Альберту Л. удалось с помощью интриг, хитрости и даже насилия отпугнуть других претендентов на ее благосклонность, она дала согласие выйти замуж за Альберта Л., правда при одном условии: она хотела остаться непорочной. Альберт Л. дал слово, но уже в первую брачную ночь (Роза Л. рассказала это своему сыну, когда ему было 12 или 13 лет) Альберт Л. повел себя, словно неистовый вояка. Он голый метался по комнате, выставляя напоказ невиданные мужские достоинства, кричал, затем снова умолял, даже плакал; ее напоминания и ссылки на обещание оставить ее непорочной не произвели никакого впечатления. Он сорвал с нее невестинскую ночную рубашку, но она с прозорливой предосторожностью оставила под ней шерстяное нижнее белье, которое-таки смогло защитить ее достоинство не только в первую брачную ночь, но и целых четыре последующих года. Правда, ей приходилось все время быть начеку, словно рыси. Но раз в четыре года засыпает и рысь. Это случилось в 1931 году. Она забыла запереть дверь ванной. Альберт Л. хотел в ванной что-то взять, ввалился туда, она закричала, под рукой не оказалось ничего, чем она смогла бы прикрыться (полотенце висело с обратной стороны двери). Взгляд у Альберта Л. моментально стал, как у быка. Он молниеносно расстегнул штаны, из которых тут же вывалилось его невиданное мужское достоинство. Затем он, не обращая никакого внимания на свою одежду, бросился на нее. Секундой позже она уже свою непорочность потеряла.

Никогда в жизни она не была более угнетенной, чем тогда, в ванной. Вид Альберта Л., спрятавшего в мокрых штанах уже не столь невиданное мужское достоинство, не вызывал в ней ничего, кроме отвращения; одежда Альберта вобрала в себя столько влаги, что в ванной воды почти не осталось, по причине чего Роза Л. начала мерзнуть. С того момента она стала Альберта Л. презирать. Особенно ее угнетало то, что вскоре после этого одна из ее подруг на примере книги «Женщина как домашний врач» объяснила, что она находится в положении. Через девять месяцев она родила его, Антона Л. Чтобы лишить отца вообще всякой радости по поводу рождения сына, она окрестила его Антоном. Отец обязательно хотел, чтобы сына назвали, как и его, Альбертом. Она для видимости согласилась. (Крещение состоялось лишь тогда, когда мать смогла подняться с послеродовой кровати.) Крестная, та самая подруга с книгой «Женщина как домашний врач», была во все посвящена. Пришли в церковь. Когда священник спросил имя, крестная сказала: «Антон». Отец довольно громко, то есть громко, учитывая то, что они были в церкви, произнес: «Альберт! Альберт!» Тогда она, мать, собралась с духом и сказала: «Да, Альбертом зовут отца». Священник ответил: «Тихо!» и окрестил ребенка Антоном. После этого уже ничего нельзя было поделать. Кстати, имя Антон носил последний из всех претендентов на руку Розы Л., которого Альберт Л. перед свадьбой отвадил особенно подлым трюком.

Дома старик снова принялся бушевать, но так как ребенка уже назвали Антоном, это уже ничему помочь не могло. Старик вел себя, как дурак, почти так же, как и в первую брачную ночь, с той лишь разницей, что выделялось не невиданное мужское достоинство, а ставшее угрожающе красным лицо. Он даже дошел до того, что поднял на нее, на мать, руку, довольно сильно схватив ее за левое ухо. Но она так закричала, что сбежались соседи с лестничной клетки и даже со двора, а она продолжала безостановочно и громко кричать даже тогда, когда старик отпустил ее ухо. Лишь после того, как он попросил прощения, даже вымаливал его, встав в конце концов на колени, она прекратила свой крик.

Конечно же, к мужчине, который стоял перед ней на коленях и умолял, она не могла испытывать ничего, кроме презрения. Ее подруга, крестная, подтвердила, что и она в этой ситуации испытывала только презрение.

Тем не менее Альберт Л. и в последующие годы не оставлял при случае попыток с ней сблизиться. Но теперь она всегда начинала кричать; это помогало. Более поношение ее чести не состоялось.

Вся убогость отца проявилась, когда разразилась гражданская война в Испании. Хотя он, Альберт Л., до этого всегда ругал Гитлера, он немедленно записался в «Легион Кондор»; вероятнее всего, из-за красивой униформы и потому, что жаждал приключений и бесконтрольных наслаждений. За такой недостойный и негодный образ мыслей она – и крестная тоже – могла лишь еще больше его презирать. Подруга составила короткое письмо в гестапо, которое она, мать, затем отослала, чтобы воспрепятствовать приключениям старого дурака (ему было уже за пятьдесят). Но письмо, наверное, не сразу попало по назначению, две неопытные женщины – она и ее подруга – точного адреса, конечно же, не знали. Не могла же она спросить об этом у Альберта Л. Таким образом старик действительно отправился в Испанию. Обратно же он вернулся даже с орденом.