Большое небо - [86]

– Не в том беда, что он дрэг-квин, – прошептала кому-то невестка за мини-кишами (а Соня подслушал). – Беда в том, что он совсем фиговый дрэг-квин.

– Мистер Шеперд? – В комнату вошла медсестра.

– Да? – подскочил Соня.

– Не хотите побыть с мистером Джеком?

Соня опять тяжело вздохнул. Таков, видимо, мертвецкий этикет. Бессмыслица продолжается.

– Да, конечно, – ответил он.

Он молча разглядывал желтеющие впалые черты Баркли, гадал, сколько надо потянуть времени, прежде чем вежливо будет свалить, и тут зазвонил телефон. Соня глянул на экран. На экране значилось: «Баркли Джек». Соня нахмурился. Опять посмотрел на Баркли. Тот помалкивал, упрятав подбородок в простыню. Может, шутка, подумал Соня, хотя, вообще-то, Баркли не шутник. И едва ли весь больничный штат сговорится под скрытую камеру устроить розыгрыш с участием трупа, ну?

Соня вгляделся в Баркли. Нет, подытожил он, явно мертвый. Затем опасливо поднес телефон к уху и сказал:

– Алло? – но никто не ответил. – «Дальше – тишина»[119], – поделился Соня с трупом Баркли, ибо не чужд был Шекспира.

Пожалуй, да – вот как тут не ржать?

Сегодняшний улов

«Аметист» вышел в море с первыми лучами. Рыбацкая лодка, на борту четверо из Ньюкасла. Эти ребята постоянно нанимали «Аметист», и капитану они были все равно что старые друзья. Приезжали раза два или три в год, к ловле относились серьезно – не настолько, впрочем, серьезно, чтоб не нажраться накануне в «Золотом шаре», пьянея заодно и от наступившей свободы, потому как семейная рутина временно приостановлена. Жены никогда с ними не ездили – оставались на севере, дома на привязи, благодарили судьбу за то, что избавлены от смертоносно занудных бесед о рыбе, настоящем эле и сравнительных достоинствах А1 и тоннеля Тайн.

Утро обещало быть чудесным. В небе толкались зефирные облачка – вскоре они растают.

– Славный будет денек, – сказал кто-то, и ему ответили хоровым согласным бормотанием. Достали фляжку кофе, и начался блаженный день.

Удили на кальмара. Рассчитывали на крупную рыбу – треску, морскую щуку, сайду, пикшу, а может, даже палтус попадется, если свезет.

Утренняя прохлада почти развеяла последствия вчерашнего «Сэма Смита», когда у первого рыбака стало клевать. Что-то большое и тяжелое – но, как ни странно, поимке не противилось. Рыбак всмотрелся в воду – мигнула серебристая чешуя. Если рыба, то гигантская, хотя в воде она телепалась так, словно уже сдохла. Нет, разглядел рыбак, не чешуя. Блестки. Не палтус и не пикша – женщина. Или девушка. Рыбак заорал, прибежали друзья, и вчетвером им удалось подцепить и выволочь на палубу мертвую русалку.

Рука славы

Далеко в море, в широком устье Южного залива, Джексон видел рыбацкую лодку, повернувшую назад в гавань. В раннем солнце море блестело как зеркало. Хорошо сейчас, наверное, выйти на лодке. Джексон вывел Дидону на ежедневный моцион, а потом берегом поедет к себе в коттедж. Домой он вечером так и не вернулся – когда Гарри и Карри ушли спать, он выпил с Кристал пару стаканов виски и заночевал в одной из пустых спален «Горней гавани». Для обоих виски послужил скорее лекарством, чем собственно алкоголем, и даже не в алкоголе дело – Джексон бултыхался в отливе изнеможения, а в таком состоянии опять заползти в машину прямо-таки немыслимо. Когда засыпал, Дидона лежала калачиком на ковре в ногах постели, а когда проснулся, она мирно похрапывала, растянувшись на белых просторах императорских размеров постели, головой на соседней подушке. («Ты когда последний раз спал женщину? Настоящую женщину?»)

Джексон пил кофе, а Кристал – что-то подозрительное, с таким названием, что это можно кричать в секции карате. («Комбуча!») Кристал поведала, что занимается боевыми искусствами.

(– Вин-чун. По названию – как будто это в китайском ресторане заказывают, я знаю, да.)

И что, прием «лбом об стол», продемонстрированный в кафе на мысу Флэмборо, тоже входит в программу обучения?

– Не, просто хотелось убить тупицу.

Дидоне она сварила сосисок, а вот Джексону достались только гречневая каша, миндальное молоко и упреки – мол, в его годы пора за собой последить.

– Спасибо, – сказал он.

Кристал, судя по виду, готова была позавтракать ногой, отодранной от коровы заживо, но нет, «сырой какао-шарик» – похоже, предел ее роскошеств. Какао-шарик смахивал на говно, что Джексон про себя отметил, но высказывать вслух не стал – мало ли, вдруг за такое мнение его вмажут лицом в столешницу? – и молча, как послушный мальчик, съел свою гречку.

Неуловимый Томми Холройд так и не появился. Джексон уже заподозрил, что муж – плод воображения Кристал. Интересно, как Томми отнесется к чужаку, что незваной Златовлаской валяется у него на постели и ест его гречневую кашу.

По случаю утреннего тепла Кристал надела шорты, майку и шлепанцы. Из-под майки выглядывала бретелька бюстгальтера, шикарные ноги на виду. Как и шикарный бланш.

– Держите, – сказала она, грохнув перед Джексоном кружкой кофе.

Ни одна женщина в жизни Джексона не интересовалась им меньше.

Царица амазонок села напротив него за стол и сказала:

– Между прочим, я вам платить не буду. Вы не сделали нихуя.