Большие деньги - [182]

он построил себе дворец в андалузском стиле с банкетным залом в мавританском стиле, где провел три последних года своей жизни в умиротворяющей компании восхваляющих его до небес кинозвезд, рекламодателей, сценаристов, представителей по связям с общественностью, колумнистами, издателями, миллионерами

король этого нового Эльдорадо

где все искусственно раздуваемые грезы о всех гетто

пропадают в опиумном тумане

куда более опасном для человека без пенни в кармане

куда более приятном для миллионеров

стареющий Херст на закате жизни это Херст тех лет, когда в «золотой лихорадке» трясло графство Эльдорадо

(его империя печатного слова не теряет прежнего могущества по инерции из-за своей громадности; но его власть над грезами молодежи всего мира

усиливается и отравляет молодой организм как раковая опухоль)

и вот из этого тумана по западному побережью разносится

старческий брюзжащий голос

призывающий к налогу с продаж

обливающий грязью защитников гражданских свобод рабочего человека;

красных в тюрьму,

восхваляющий удобства и уют Баден-Бадена под кровавым с полицейскими дубинками правлением этого милого Адольфа (собственное любимое изобретение Херста самый маленький общий знаменатель из гнили демократии возвышается и приходит к власти)

радующийся высоким подоходным налогам в Калифорнии,

визжащий об опасностях свободомыслия в колледжах.

Выслать из страны; посадить в тюрьму.

До самой его смерти великолепные никогда не знающие остановки печатные гудящие машины выплевывали для него печатный материал, жужжащие проекторы выбрасывали для него картинки, а иссякший Цезарь старея и по-прежнему соря деньгами так и не стал человеком способным перейти Рубикон.

Ричард Элсуэрс Севедж

Дик Севедж медленно шел по Лексингтон-стрит к своему офису в Грейбар-билдинг. Утренний декабрьский холодок обжигал лицо, словно огнем, яркие отсветы от витрин магазинов, стекол очков прохожих и хромированных краев передних фар автомобилей резали ему глаза. Он никак не мог точно определить, мучает его похмелье или нет. Проходя мимо ювелирного магазина, он уловил в стекле отражение своего лица на фоне черного бархатного задника – одутловатое, с сердитым недовольным взглядом, как у принца Уэльского на фотографиях. Как ему было тошно, он чувствовал себя сейчас словно выжатый лимон. Он зашел в аптеку, заказал сельтерской с бромом. Стоя у суператора, разглядывал себя в зеркале за полкой с батареей бутылок имбирного пива; слава Богу, новое темно-синее пальто в мелкий рубчик отлично сидит на нем.

Черные глаза продавца искали его взгляда:

– Погуляли накануне, да?

Дик, кивнув, широко улыбнулся. Продавец провел тонкой рукой по своим глянцевым, словно лакированным черным волосам.

– Вчера я ушел отсюда только в полвторого ночи. А мне на дорогу домой на метро приходится тратить целый час. У меня вполне реальный шанс…

– Знаете, я уже опаздываю на работу, – перебил его Дик.

Расплатившись, он вышел из аптеки на сияющую утреннюю улицу. Легкая отрыжка была даже приятна. Он быстро пошел вперед, дыша глубоко, всей грудью. Когда поднимался на лифте вместе с другими исполнительными директорами, как и он сорокалетними, полноватыми, хорошо одетыми, окропленными духами мужчинами, у него вдруг разболелась голова. Едва он вытянул ноги под столом, как защелкал местный телефон. Он поднял трубку. Услыхал голос мисс Уильямс:

– Доброе утро, мистер Севедж. Мы вас уже заждались… Мистер Мурхауз просит вас зайти к нему, он хочет поговорить с вами до начала собрания сотрудников.

Дик встал и, поджав губы, немного постоял, раскачиваясь с пятки на носок, глядя в окно на протянувшиеся чередой серые, похожие на чугунные отливки кварталы домов, на трубы заводов к востоку от них, на мост, полоску реки, отражающейся в серо-голубом небе. Визжали клепальные молотки на новой громадной конструкции, которую ферма за фермой возводили на углу Сорок второй улицы. Казалось, что бормашина дантиста дробит ему зуб. От этого шума головная боль усилилась. Пожав плечами, он рыгнул и быстро пошел по коридору к двери большого кабинета в дальнем углу.

Джи Даблъю (так многие называли Дж. Уорда Мурхауза) пристально смотрел в потолок, и его круглое лицо с большими челюстями не выражало абсолютно ничего, как морда коровы. Он перевел свои бело-голубые глаза на Дика, даже не улыбнувшись.

– Отдаете ли вы себе отчет в том, что в нашей стране семьдесят пять миллионов граждан при заболевании либо не хотят обращаться к врачу, либо не могут себе этого позволить?

Дик притворился, что его ужасно заинтересовали слова шефа. По-видимому, тот уже переговорил с Эдом Грисколмом, подумал он.

– Так вот. Эти люди должны пользоваться только продукцией компании Бингхэма. Она пока лишь краешком задела этот громадный потенциальный рынок.

– Он должен добиться того, чтобы многие люди почувствовали себя гораздо лучше, чем эти большие шишки, которые лечатся в престижном Бэттл-Крик, – сказал Дик.

Джи Даблъю сразу впал в мрачную задумчивость.

Вошел Эд Грисколм – долговязый человек с болезненным желтовато-бледным цветом лица, с искорками в глазах, которые то вспыхивали, то гасли, как крохотные электрические лампочки, свидетельства охватившего его энтузиазма.