Большевики по Чемберлену - [64]

С видом неподвижного равнодушия, державшее свои мысля у себя на уме базарное простолюдье проводило их, пока они не скрылись, и еще дружнее стало раззванивать среди соседей молву о новости появления прокламаций и обстоятельствах происшествия.

Инцидент готов был этим кончиться.

Вдруг в двадцати шагах от берега над гладью Ганга перед глазами всех копошившихся на улицах толп, как будто заколыхалась перспектива речной поверхности и панорама противоположного берега. Вслед за тем над берегом появилась странная колеблющаяся завеса и на ней большими сияющими огневыми буквами обозначались санскритские и арабские надписи:

«Что произошло в Майенвили?

Смотрите! Смотрите! Смотрите!»

— О-о-о! — вырвался крик удивления у лавочников и купающихся.

— Модтя! Модтя![30] Уть-уть-тю! — повскакали лодочники.

И не успела толпа понять, что происходит, как надпись на завесе исчезла, а вместо нее, пораженные, хлынувшие к берегу туземцы, купцы и явившиеся со всех концов Азии пришельцы-путешественники, начав давить друг друга, увидели перед собой площадь провинциального городка, лавки, вход в незнакомый старый храм, более северную индийскую природу.

— Майенвили! Майенвили! — раздались в разных местах возгласы тех, кто был хоть раз вблизи Пешавера, странствуя по Индии.

Но толпа и сама как то сразу поняла это, тем больше, что на картине сейчас же замелькали сцены, какими сопровождалось усмирение этого города.

Сперва зрители в видении над рекой увидали спешащих на площадь с товарами горожан и их собрание. Предание публичному ауто-да-фе товаров английского изделия, путем их сожжения. Выступление на сходбищах главарей майенвильского националистического движения, очевидно, разменявших положение толпам зрителей.

Затем картина изменилась и, в прилегающих к площади улицах того же городка показались полицейские войска, под руководством английского офицера, занимающие позиции вокруг площади.

Особо вдруг выделилась группа самого этого офицера с его ближайшими помощниками и с негром в их числе.

Толпа на берегу увидела, как офицер скомандовал нападение, войска бросились на площадь, и начались сцены расправы.

— Ах-ах! — раздались восклицания по берегу. И разноплеменная восточная масса, представлявшая десятки одинаково угнетенных военщиной и империалистами национальностей, увеличиваясь в своем количестве сбегающимися, то возбужденно топчась на месте, то оглядывая соседей и дергая друг друга за руку, продолжала смотреть на странное видение картины другого города, в котором производилось насилие.

Картина же двигалась и показывала Бурсона, изображала паническое бегство избиваемых и расстреливаемых горожан, валяющиеся и царапающиеся по земле трупы, погоню за разбежавшимися солдат, торопливою суетню свиты полковника.

Бенаресская толпа сдерживала возбуждение.

На балконы и лестницы храмов, на площадки домов и всякие возвышения понабрались откуда то зрители, кричавшие, ахавшие и поощрявшие друг друга на вмешательство в то, что они видели, при чем происходит ли это в действительности, или картина представляет собой необъяснимое чудесное явление — этого толпа даже не хотела разбирать теперь.

Зрители готовы были броситься на майенвильских усмирителей.

Но вот в событиях, представленных видением, последовали заключительные картины. К дому штаба военной власти в городе негр и другие сподвижники усмирителя-офицера по пустынной улице тащили арестованных. Недалеко горел дом земиндара Раджаба Гош.

Полицейские идут по улице и расклеивают приказ военной власти. Объявление: туземцы, если им нужно пройти мимо дома представителя власти белых, полковника Бурсона, должны возле дома ползти на брюхе… Майенвильцы, прочитав приказ, пугливо расходятся. За городом ночью собирается их караван, они двигаются с детьми, семьями и пожитками, уходя из города куда то на север.

Картина исчезла.

Толпа с минуту ошеломленно оглядывалась, протирая себе глаза и недоумевая, а затем загудела и заклокотала.

— Идем! — шепнул коротко Марсельезцу Стремяков.

— Да, пока не застукал никто… Только еще надо сделать анонс. Цокай скорее…

Стремяков сделал своей сумкой движение, не спуская ее с колен, и над берегом появилась надпись:

— Приходите завтра! Завтра вы увидите, как правительство фаренги инглизменов возбуждает кровавую рознь между магометанами и индусами.

Толпа снова было хлынула к берегу, но остановилась увидев реку, рябь на ее поверхности, ряды лодок с палатками.

Видение исчезло.

— Айда! — поднялся Стремяков.

Парни, державшие до того на коленях свои сумки, в которых были завернуты натурографы, забросили снова их за спины и влились в толпу. Они могли быть довольны результатом. Еще немного и толпа действительно рванулась бы на видения картины, чтобы изничтожить насильников, разбойничавших в Майенвили.

Подросток-вожатый и парень-слепец вошли в улицу и очутились среди волнующихся завсегдатаев рыночных заведений.

В одной группе возбужденно разговаривавших женщин они увидели Кукумини и Лотику. Девушки с другими участниками революционной организации вышли нарочно на рынок, чтобы здесь наблюдать происходящее и объяснить его соседкам. Среди артели рабочих, носильщиков тяжестей, они увидели вожака рабочих Бенарджи. В ряде мест им попадались знакомые физиономии других туземцев, уже встречавшихся им ранее на профессиональных собраниях союзов рабочих.