Большевики по Чемберлену - [65]

Ребята, не обнаружив ни с кем своего знакомства, направились в законспирированное убежище того мусульманского подворья, в котором находилась фотография и техническая мастерская Таскаева.

Между тем на берегу и рынке еще продолжалось волнение. Снова здесь появилась взбешенная полиция. Ее встретила группа из нескольких буйно настроенных дружинников организации Санджиба, возглавляемых свирепым жителем островов в ангарке и с серьгой. Это был гоаниец-христианин, с которым имел несчастье встретиться Бихари.

— Морды! — пронеслось по рынку среди лавочников, когда они увидели этого гоанийца и его сообщников.

Но как полицейские, так и фашистская дружина опоздали попасть во время на место происшествия и, только обменявшись несколькими ругательствами с лавочниками, те и другие ушли ни с чем восвояси.

На другой день, с утра уже город был полон разнообразных слухов. Организация революционеров приготовилась к решительным действиям. Бенарджи мобилизовал типографов и скомбинировал небольшую дружину боевиков из рабочих. Позументщики, ткачи, союз женщин танцовщиц, белошвейки и вязальщицы были сагитированы для присутствия на рынке. В момент разгара рыночной жизни опять на берегу показались Стремяков и Марсельезец. Ребята пришли к тому храму, где они сидели накануне. Но они получили распоряжение от руководителей организации пробраться в самый храм, воспользовавшись его тайниками, и оттуда действовать аппаратом.

Подойдя к стенам храма и его остроговидным простенкам, парни нырнули немедленно внутрь браминского капища жрецов Шивы, веками утверждавшими свое господство над населением.

Они сразу же очутились перед входами нескольких коридоров.

Здесь ребята осмотрелись и различили, что рассеянный дневной свет падает в храм сквозь незастекленные амбразуры разной величины, замаскированные все теми же острожными простенками и сводами.

Молящиеся шли в храм и уходили по главному коридору, ведущему вглубь помещения от ворот и кончающемуся в глубине ступенчатым подъемом и большой площадкой.

Две минуты простояли парни, не двигаясь, пока они не увидели между колоннами каменную плиту с изображением украшенной свастикой женщины.

Увидев ее, ребята переглянулись.

— Здесь! — тихо шепнул Марсельезец.

— Да. — подтвердил Стремяков.

— Идем.

Ребята оттянули плиту и вошли в один из тайников храма.

Через минуту они очутились на площадке перед амбразурою, выходящей наружу.

Стремяков выглянул в нее и увидел впереди себя берег Ганга, на котором уже толпились паломники, монахи, фокусники и рыночное простолюдье Индии.

Марсельезец высунул на мгновение также нос и довольно сообщил:

— Хорошая нора… Наши на берегу…

— Вся организация…

— Ну давай заряжать.

— Катай, заряди русские на всякий случай, и фотографируй, что происходит, я же буду ворочать им Когатскую резню…

— Ладно начинай…

Стремяков вынул из сумки аппарат и навел объектив.

Щелкнула кнопка. Перед толпой на берегу развернулась дымчатая пелена. Появились узорные надписи:

«Знаете ли вы как правительство разъединяет сынов Индии, чтобы они не вели борьбу за свое освобождение? Смотрите, как оно допустило погром в Когате»…

Надписи исчезли. Берег ожил. Толпа загудела и хлынула, чтобы захватить места, теснясь и сливаясь копошащимся муравейником по всему району прибрежных площадок и пустоши между строениями.

Глазам горожан представилось помещение кабинета восточной редакции.

Секретарь редакции парсис работает за столиком. Кресло за большим письменным столом пустует. Входит чиновник туземной полиции. Увидев пустое кресло редактора, вопросительно обращается к парсису. Тот приглашает сесть, и сейчас же входит редактор газеты англичанин.

Он окидывает взглядом посетителя и кабинет, его предостерегающе сухие глаза на мгновение останавливаются на толпе зрителей, как будто он видит береговое сборище и готов топнуть ногой…

Толпа бенаресского рынка так именно и поняла взгляд саиба с картины и немедленно колыхнулась.

— Морда! Морда! — загудел берег, сразу улавливая враждебную контрреволюционность саиба. Но открывшаяся дверь кабинета и появление новых лиц остановило волнение зрителей.

К редактору вошло двое мусульман-купцов, которых приветствовали и редактор, и сидвалла-полицейский, начавшие с ним дружный разговор.

Движением головы редактор велел оставить кабинет поднявшему на него глаза парсису.

Тот вышел.

— Совещаются! Совещаются! Морды! Банда сагибов!

Мусульмане убеждают редактора и сидвалла:

«Мы в пятницу не торгуем и все должны закрывать торговлю».

Мелькнула внизу картины надпись, ее содержание пробежало в выкриках прочитавших ее грамотных зрителей.

Толпа еще теснее сгрудилась, напирая к самой реке, поверхность которой исчезла за картинами видения.

Совещание между тем быстро кончилось, мусульмане поднялись, сговорившись с редактором. Картина снова изменилась.

На ней показалась старинная мечеть. Почти возле ног зрителей легла площадь, и в нескольких шагах ступени входа в храм.

На пороге мечети по выходе с молитвы останавливаются и совещаются с группой единоверцев купцы-мусульмане. Англичанин редактор, подошедший к храму, тоже что-то говорит. Собрание возбуждено оглядывает и грозит проходящей мимо группке индусов. Один грозит им кулаками. Англичанин злорадно наблюдает происходящее.