Большевики по Чемберлену - [50]

Оба собеседника замолчали.

Граудин получил момент, чтобы опустить натурограф, достаточно ощупавший кабинет и двух находившихся в нем сообщников капиталистического интернационала и решил бросить взгляд на этих людей.

Он увидел на креслах за одним углом стола аристократического мужчину худощавого и стройного, средних лет, и другого более молодого, более полного с угловатым лицом, неаристократически сильных и резких движений.

— Сэр Уолкинс!.. — определил Граудин личность первого и подумал о втором:

— Денежная прорва — Крудж.

Оба собеседника в сюртуках, крахмале, с кольцами на пальцах сидели, джентльменски бесстрастно глядя друг другу в глаза, джентльменски осмысленно оформляли в голове кровавые перспективы мировых событий и читали один у другого, что у каждого из них на душе.

— Неужели не понимает он, что Америка в этой войне сожрет Англию? — думал Крудж. — Что только для этого и имеет какой бы то ни было смысл тратить золотые запасы американских контор… Он думает быть директором… А хоть бы и так?

— Неужели не понимает он, — думал Уолкинс о Крудже, — что при всемирной директории без меня он со всеми капиталами американских банков очутится перед революцией и вынужден будет искать спасения опять-таки у меня? Пусть попробует…

Но вслух этого ни всемогущий банкир, ни организатор контрреволюции не говорили. Вместо этого Крудж дополнил свою мысль некоторыми сомнениями о войне.

— Конечно, это была бы убийственная для большевиков война, которая возбудила бы против них все европейские государства, несмотря на всеобщее денежное обнищание. При обеспеченном финансировании держав не воевали бы только ангелы. Но, сэр Уолкинс, думаете ли вы, что финансов одного человека, хотя бы и такого, как я, достаточно, чтобы справиться с теми передрягами, какими грозит ваш план? Политика лично мне стоит очень дорого…

Сэр Уолкинс кивнул головой.

— Мы одни не справились бы, и об этом я больше всего беспокоился. Но теперь мы не одни…

— Как не одни?

— Смотрите… — Уолкинс поднялся, извлекая из папки какой-то документ и подал его Круджу.

— Как? Грагам тоже? Это после большевистских интриг в Китае и Японии?

— Да, Грагам после нового соглашения Советов с Китаем, последовавшего без достаточного протеста со стороны конгресса, подписал формулу магистра и дает деньги. Переговоры я с ним через подставных лиц вел давно…

— Ну, тогда препятствий нет! Это половина всех капиталов Америки! Берегите эту подписочку. С ним надо устроить совещание.

— Да… Но после этого я предлагаю немедленно же собрать Совет Ложи.

— Необходимо.

— Я думаю через три недели. Для того, чтобы отовсюду съехались старейшины и старшины.

— Согласен…

— Поставим на обсуждение: трехперсонность директории, определение того буферного государства, которое можно использовать против Советов, невмешательство Америки до момента, когда потребуются деньги. Наметим формулу обязательств при предоставлении займов правительствам. Установим расписание разгона и уничтожения большевистских гнезд в союзных странах после низвержения Советов.

— Согласен…

— Кстати о большевиках. Эти молодцы что-то пронюхали о наших планах. Здесь показались московские агенты, уличенные в наблюдении за нашими резидентами и даже дежурившие возле моего дома…

— Ого! — воскликнул Крудж. — Значит они и здесь не спят?

— Да… Двух из этих негодяев наша агентура изловила и сейчас они находятся в моем тайнике. Хотите посмотреть пока они существуют еще?

— Отчего же, с удовольствием кого-нибудь из них стегану собственноручно, — воскликнул Крудж, взяв со стола газетодержатель.

Уолкинс позвонил. Граудин затрепетал и впился в просвет отдушины.

Он еле сдержал готовое вырваться восклицание, когда увидел, кого ввели фашисты.

Это были Дранницын — масленщик курского вокзала, он же шофер лондонской транспортно-прокатной конторы, и его помощник, настоящий шофер этой же конторы, член тред-юниона Гарри Хейтон.

Их ввели в кабинет фашистского главаря три джентльменски одетых агента Уолкинса и Пит Граф.

Граудин снова тронул механизм натурографа, склонил беспомощно голову и стал слушать.

Несколько секунд продолжалось молчание любопытного рассматривания введенных. Затем Крудж своим бабьим голосом спросил:

— Попались молодцы?

Ему никто не ответил из арестованных. Зато Пит Граф излился.

— Они следили за мной после побега из-под ареста в совдепии и дежурили на автомобиле здесь, возле дома сэра Уолкинса. Один из них русский, другой — местный член тред-юниона. У них есть здесь их комиссар, которого я знаю в лицо, но, к сожалению, не имел возможности сразу схватить, как только увидел его. Они, сколько я понимаю, напали на след совета магистров и пытаются открыть его. Существует еще опасность, что они что-нибудь узнают, пока их главарь не в наших руках.

Граудин не шелохнулся при этом сообщении профессионального шпиона контр-революции и продолжал слушать.

— Вы знаете, кто мы? — повелительно повысив голос, спросил Уолкинс.

— Душегубы! — коротко отрезал Дранницын.

— Вы знаете, что мы душегубы?

— Печати на лбу нет у вас, но что джентльменские перчатки чаще всего прикрывают окровавленные руки, это мы знаем… — подтвердил, глядя исподлобья на окружавших его и не предвещавших своим видом добра бар, Гарри Хейтон.