Больше, чем ты знаешь - [35]

– Должно быть, у вашего брата есть причины так говорить.

– О, конечно! Мои интересы – по крайней мере он это так называет! Просто он хочет, чтобы я уехала. И не понимает, что я не могу бросить маму. – Голос девушки понизился до шепота. – Он не понимает… не понимает, что я хочу спасти «Хенли»… сохранить ее… для него же!

Уж не пришло ли Бриа в голову взять ее в союзники, подумала Клер, – просто потому, что и ей тоже порой хочется придушить Рэнда?

– Для чего вы мне все это говорите? – поинтересовалась она. – У меня нет никакого влияния на вашего брата. К тому же, возможно, так действительно было бы лучше – и для вас, и для него. А вам никогда не приходило в голову, что он попросту не желает, чтобы вы жертвовали собой ради его интересов?

– Жертвовала? Но это… это ведь и мой дом! И я в равной степени несу ответственность за то, что станется с «Хенли». Так что ни о каких жертвах и речи быть не может!

– А вы говорили об этом с братом? – мягко спросила Клер.

Ответом ей был тяжелый вздох.

– Ровно двадцать минут назад, – упавшим голосом призналась Бриа. – Я даже толком не успела прийти в себя, когда увидела вас.

– Понятно, – тихо протянула Клер, даже не подозревая, каким взглядом смотрит на нее Бриа.

– Да, – кивнула та. – Держу пари, что вы действительно все понимаете.

Не прошло и недели, как происходящее на плантации перестало быть тайной для Клер. Оррин Фостер был законченным алкоголиком. Глупо-сентиментальным, с заплетающимся языком и невнятной речью, но самым что ни на есть настоящим. Пить он начинал, едва проснувшись, и продолжалось это до самого вечера, пока он, мертвецки пьяный, не сваливался в постель. Время от времени ему приходило в голову отправиться посмотреть, как идут дела на плантации. Уму непостижимо, как он до сих пор ухитрялся не сломать себе шею – впрочем, как говорится, пьяницам и дуракам везет.

Владелец «Конкорда» – а он не упускал возможности упомянуть об этом при каждом удобном случае, – как правило, весь день пребывал в благодушном настроении. Внешность у него была располагающая – широкое лицо всегда сияло улыбкой, на пухлых, как у младенца, щеках играл румянец. Шумный и экспансивный по натуре, во время разговора он бурно жестикулировал, а в подтверждение своих слов оглушительно стучал по столу кулаком. Правда, к вечеру он обычно уставал и становился вялым и неразговорчивым.

И пусть Клер была лишена возможности видеть что-то сама – она видела и замечала все глазами окружающих. Нараставшее к вечеру напряжение во время ужина становилось почти ощутимым. Элизабет Фостер прилагала неимоверные усилия, чтобы утихомирить мужа или светской любезностью хоть как-то скрыть впечатление от его очередной безобразной выходки. Бриа обычно извинялась и исчезала. Доктор Стюарт неизменно убегал вслед за ней, предлагая вместе погулять по саду или спуститься к реке, так что за столом оставались Рэнд и Клер. Время тянулось нестерпимо долго, и только с уходом Оррина этот кошмар заканчивался. Присутствие пасынка, насколько могла судить Клер, ни в коей мере не влияло ни на пагубное пристрастие Фостера, ни на его манеры. К Рэнду отчим не питал ни малейшего уважения. Оррин даже не пытался хотя бы сделать вид, что испытывает нежные чувства к Элизабет или Бриа; более того, Клер подозревала, что теперь он третировал их еще сильнее, чем прежде. Оррин Фостер принадлежал к числу тех натур, которым наплевать на то, что о них думают. Он поступал так, как считал нужным, и, по-видимому, получал немалое удовольствие от того, что пасынок был бессилен что-либо предпринять.

Случилось так, что поздно вечером довольно унылого воскресенья, спустя почти неделю после их приезда в «Хенли», Клер решила, что может ненадолго оставить Рэнда и Оррина наедине в гостиной, полагая, что все будет в порядке. К тому времени мужчины едва обменялись несколькими словами. Измучившись от натянутости, которая, точно темным облаком, окутывала всех, стоило только появиться Оррину, Клер извинилась и вышла вслед за Элизабет. К ее немалому удивлению, та все еще медленно взбиралась по ступенькам.

Выставив впереди себя тросточку, Клер уверенно двинулась через огромную прихожую к подножию лестницы. Отсчитав про себя три ступеньки, она вдруг обнаружила, что догнала Элизабет.

– Нога болит? – участливо спросила Клер. – Мне почему-то сразу показалось, что она беспокоит вас сильнее, чем вы утверждаете.

Вцепившись пальцами в перила, Элизабет перенесла вес своего миниатюрного тела на здоровую ногу.

– Это ерунда, – отмахнулась она. – Боюсь, просто я еще не привыкла к боли.

– Что-то подсказывает мне, что это не так, – тихо проговорила Клер. Женщина, безропотно сносившая грубости такого дикаря, как Оррин Фостер, и терпевшая его дурной нрав, должна была давным-давно привыкнуть к боли. Ей вдруг пришло в голову, что Элизабет в некотором отношении так же слепа, как и она сама. Казалось, она пребывает в каком-то странном отупении. – Вот, возьмите. – Клер протянула женщине свою трость. – Держитесь одной рукой за перила, а в другую возьмите трость.

Но Элизабет даже не шелохнулась. Клер пришлось разжать ей пальцы и почти всунуть трость ей в руку.