Больше, чем любовь - [28]

– Я прекрасно могу обойтись без цветов и побрякушек, – торопливо ответила она, – мне только ты нужен.

– Ты думаешь, будь я бедным инженером, я был бы таким же. Нет, моя дорогая, это был бы уже не я. Я был бы несвободен, как несвободны в нашей стране многие, почти все. Я бы ютился в одной квартире с ненавидящим меня отцом, или, в лучшем случае, в коммуналке, если б удалось настоять на обмене. Я бы кучу времени тратил на покупку нужных мне вещей, месяцами отмечался в очередях на мебельный гарнитур, деньги на который накопил с трудом. А сейчас мне по телефонному звонку все привозят на дом. Будь я простым инженером, к тридцати пяти годам я наконец купил бы мебель, стиральную машину и холодильник, а к сорока пяти – первый и последний в своей жизни автомобиль, и все свои выходные проводил, лежа под ним на засаленном ватнике, не имея денег на автосервис. Я бы носил один костюм по пять лет. Завел жену, чтобы растила картошку на шестисоточном садовом участке, делала заготовки и умела экономить. Раз в год, на 8 марта, дарил бы ей три гвоздички, заначив десятку с получки. И ты думаешь, это был бы я? – Пахомов подчеркнул последнее слово. – Я работаю по двенадцать часов в сутки, и в день зарабатываю намного больше, чем другие за месяц.

– Все так живут. Ты хочешь сказать, что презираешь их?

– Нет, не так. Я допускаю, что какой-нибудь полгода не стриженый ассистент с кафедры философии или полунищий преподаватель детского хорового кружка могут быть умней или духовней меня. Тут другое. Их образ жизни соответствует их внутренним убеждениям, а мой – моим. А те, у кого противоречит – жрут водку на своих тесных кухнях и жалуются на жизнь, но ничего не предпринимают, чтобы жить в душевном комфорте. Вот правильное слово: мой душевный комфорт зависит от материального.

– Какой уж тут душевный комфорт, – горячо возразила Наташа, – ты ведь под статьей ходишь!

Пахомов ухмыльнулся.

– А может, этот самый риск мне тоже необходим? Я ведь мужик, самец, для которого добыча пропитания всегда была связана с риском.

– Но у тебя уже все есть, Боря, и ты мог бы…

– Нет, Наташенька, – перебил он ее. – Я очень тебя люблю, я ждал тебя пять лет, но даже ради тебя я не могу отказаться от своей материальной свободы и, прежде всего, от своего дела.

– Ты такой делец? Тогда тебе место на Западе! Женись на еврейке и уезжай в Америку! – съехидничала она.

– А вот не хочется! Я люблю эту проклятую страну, этот город на болоте, закаты на Вуоксе, я люблю тебя… Впрочем, если ты хочешь, мы могли бы уехать вместе, скажем, в Канаду – там природа похожа на нашу. Конечно, потребуется время и куча комбинаций, но думаю, это можно устроить.

– Господи, ну что ты городишь! – возмущенно воскликнула она. – Бросить родных, свою родину? Я не диссидентка какая-нибудь!

– В принципе, умные люди говорят, что родина там, где хорошо жить, – заметил Боря.

– А мне и здесь хорошо. Я не чувствую себя несчастной из-за того, что у меня нет итальянских сапог и болгарской дубленки.

– Но ведь ты станешь чуточку счастливее, если они у тебя будут? Кстати, болгарские дубленки очень тяжелые, я достану тебе турецкую.

– Ты меня покупаешь? Шлюхам своим подарки делай! Я не продаюсь! – бросила она ему в лицо.

Он не обиделся.

– Дурацкий советский взгляд на вещи. Это прямая обязанность мужчины – содержать женщину, делать подарки, это доставляет удовольствие. Настоящему мужчине, не такому, как твой Соловьев. Давай закроем эту тему. Я люблю тебя, а ты меня. Это главное. Если хочешь работать – работай, не хочешь сейчас ребенка – пожалуйста. Мы ведь счастливы вместе? Давай-ка поедем в субботу на дачу, и Людку прихватим. Сходим в лес, на лодке покатаемся… Я уже по Димке соскучился.

– Серьезно?

– А ты как думаешь? Кто тебя в роддом отвозил и встречал из него?

Это было правдой. Сашка тогда вернулся из преддипломной командировки через две недели после рождения Димки, когда Боря уже и коляску привез, и кроватку. Пахомов попросил считать его крестным отцом мальчика.

– Ну что, проехали? – Борис взял ее за руку и повлек в спальню.

Конечно, ночь их примирила.

Оценив размеры дома и участка, Людмила без упрека и зависти обозвала Пахомова латифундистом. Тот лишь рассмеялся в ответ. День прошел в дачных развлечениях: гуляли по лесу, купались на заливе, жарили шашлыки.

Вечером, за чаем, Ольга Павловна сказала дочери:

– Знаешь, я бы, пожалуй, пожила тут с Димкой всю осень, и даже зиму. Ты посмотри, как он окреп на свежем воздухе.

– Это конечно хорошо, но как же садик? Что ребенок будет делать здесь один? Он ведь совсем одичает.

– Как что? – обиделась мама. – Мы с ним гуляем, занимаемся, читаем. Он уже половину букваря осилил.

Наташа смутилась. Бабушка учит ее ребенка читать, а она занимается устройством личной жизни. Заметив это, Борис предложил:

– Давайте вот как сделаем. Я поговорю с соседкой, у нее дом через участок от моего – она заведует детсадом и, думаю, возьмет Димку туда. Садик всего в пяти минутах езды на автобусе. Если вам так здесь нравится, то всю рабочую неделю вы с внуком будете здесь, а на выходные мы будем привозить вас в город. Вам ведь, Ольга Павловна, тоже ни к чему безвылазно на даче находиться.