Больше, чем что-либо на свете - [34]

– Так она жива? – Хрип прорвался из горла вместе с хохотом, который зарождался в груди раскачивающим, мучительным вихрем.

Звуки этого смеха странно раскатывались в тихой, наполненной утренним сумраком гостиной – с гулким, царапающим эхом. Брегвид ждала, когда этот приступ неестественного веселья кончится; Северга, упав в кресло, продолжала трястись, и градоначальница обратилась в пространство:

– Дом, подай своей хозяйке воды. У неё, кажется, припадок.

– Не надо, – слабо взмахнула рукой Северга, давясь чёрными обрывками этого изнуряющего содрогания внутренностей. – У меня своё обезболивающее.

Отхлёбывая из фляжки, она поперхнулась и вновь затряслась.

– Жива... Гадина, дрянь, крошка моя, детка... За эти пять растреклятых долбанных дней в дороге я похоронила её тысячу долбанных раз... – И Северга откинулась на спинку кресла, запрокинув голову и пытаясь ладонью стереть судорожный оскал с лица.

– А сколько раз она похоронила тебя? – В янтарно-карих, выпуклых глазах Брегвид блестели колкие искорки осуждения. – Ты всего несколько дней пребывала в тягостном неведении, а она – с самого твоего отъезда в войско. Признаюсь, я нарочно написала тебе расплывчато, чтобы ты на своей шкуре поняла, каково это. И чтобы испытала хоть малую толику того, что Темани довелось перенести из-за твоего молчания.

– Ну, знаешь ли, госпожа Брегвид... – Северга понемногу оправлялась от трясучки, помогая себе хлебной водой. – На войне не всегда есть возможность вести переписку. Да и письма в действующее войско не всегда доходят.

– Если есть желание, возможность всегда найдётся, верно? – Брегвид тоже присела, поставив на столик пустую чашку и плеснув себе в чарку вина из кувшинчика. И спросила: – Твоя походка... Ты была ранена?

– Да. – Северга надолго присосалась к фляжке, зажмурилась и уткнулась себе в рукав. Голос её прозвучал глухо и сдавленно от хмельного жжения в горле. – Сорвалась домой, не долечившись. Думала, она умерла. А эта дрянь жива.

Брегвид с каменной маской холодного неодобрения на лице молвила:

– Северга, настоятельно прошу тебя не называть Темань оскорбительными словами. Эта восхитительная женщина перенесла много страданий... по твоей вине, к сожалению.

Северга припечатала флягу о столик так, что тот едва не раскололся пополам. Брегвид, впрочем, не дрогнула: не из робких была и на своём ответственном посту видала всякое.

– При всём моём уважении к тебе, госпожа градоначальница... Ты здесь гостья, поэтому не указывай мне в моём доме, какие слова мне говорить! – Навья, захлёбываясь, снова неистово смяла рукой лицо – пыталась свернуть шею этому нервному оскалу, до боли растянувшему мышцы. Голос прерывался, ломался, мучительно выкручиваемый удушьем. – На совести у Темани тоже кое-что есть, но пусть это остаётся там... Ей... как восхитительной женщине... простительно. Мне, как... не такой восхитительной – нет. И я целиком... и полностью готова ответить... за свои поступки, если в них есть какая-то вина.

Брегвид невозмутимо потягивала своё вино. Её голос был ровен и отчётлив, каждое слово маленьким ударом клинка отдавалось под лепниной потолка и падало в камин, сгорая там с треском.

– Северга, я думаю, после всего, что было между тобой и Теманью, тебе следовало бы поступить, как подобает благородным и порядочным людям. То есть, взять её в жёны. Теперь такая возможность есть – благодаря новому указу Владычицы Дамрад. Он уже вступил в силу. Женщине не пристало быть наложницей, это ниже достоинства прекрасной Темани! Я лично засвидетельствую ваш брак и выдам соответствующую бумагу. В противном случае последствия для тебя могут быть не слишком приятны, мягко говоря. Я более никогда не пожму твоей руки, а также, будь уверена, позабочусь о том, чтобы в этом городе от тебя отвернулись все.

– Да имела я твой город... Я бываю здесь раз в год от силы. И не вращаюсь в этом твоём... треклятом высшем обществе!.. – Голос зверски хрипел, оскал не уходил, сколько Северга ни пила, сколько ни терзала себе лицо.

– Что ж, – холодно молвила Брегвид, поднимаясь. – Как ВАМ будет угодно, госпожа Северга. Честь имею откланяться. Извините, у меня сейчас дела... Оставляю Темань вашим заботам. Она сейчас спит, лучше её не беспокоить. И прошу, – добавила она, показывая на флягу, – не усердствуйте с этим. Хотя бы ради Темани, которой сейчас нужен покой и присмотр.

Градоначальница села в свою личную повозку и уехала, а Северга осталась со своим вывернутым, кровоточащим нутром и гнетущим хмелем, навалившимся на неё с мрачной и властной силой.

«Госпожа Северга, прикажешь наполнить купель и подать завтрак?»

– Благодарю, старина, чуть позже. Надо посмотреть на это спящее дитя и поцеловать его в лобик. – Навья поднялась, пол качнулся под ногами, но в том не было вины дома: это она сама вдруг надрызгалась за короткое время беседы с гостьей так, как ей не случалось за всю нелёгкую дорогу.

Спина не беспокоила, но походка оставалась хромой и шаткой. Северга остановилась на пороге спальни, всматриваясь в лицо той, ради кого она проделала весь этот мучительный путь и вытерпела щедрую меру боли. В глаза ей бросилась белая повязка на шее Темани.