Больше, чем что-либо на свете - [25]

– Это очень глупо с твоей стороны – ревновать меня к моему ребёнку, – проговорила она, удивляясь тому, как внятно и спокойно звучал её голос. И приказала: – Дом, подай ей лёд.

Ведёрко встало на ковёр рядом с трясущейся от рыданий Теманью.

– Приложи к губе, – бросила Северга. – А я пойду, подышу воздухом. Тут мне невыносимо находиться.

Небрежно набросив плащ, она вырвалась под снегопад. Зайдя в первое попавшееся питейное заведение, Северга швырнула на прилавок туго набитый кошелёк и сказала:

– Всем выпивка за мой счёт.

Управляющий почтительно поклонился, обрадованный такой выручке, а посетители приветствовали щедрую благодетельницу восторженным воем и стуком кружек о столы. В этом рокочущем гуле навье слышались знакомые звуки – запугивающие противника дружные удары клинков о щиты, и ей на миг почудилось, что она на поле боя. С рыком она опрокинула в себя полный кубок хлебной воды – дешёвой и вонючей, но ей сейчас было всё равно, что пить. Она хотела только забыться.

Она окунулась в хмельной угар. Сначала вокруг были одни друзья и обожатели, но, основательно набравшись, навья с кем-то поссорилась. В мутной пьяной дымке уже не имел значения повод: кулаки чесались, клыки жаждали крови. От её тумаков выпивохи разлетались во все стороны, а не участвовавшие в драке зрители подвывали в упоении от зрелища. Давно они не видели такого великолепного и неистового бойца.

Севергу обступила кучка поклонников её боевого искусства, и вместе с ними навья всю ночь путешествовала по злачным местам города. По дороге приятели как-то незаметно рассасывались, терялись и отваливались, и пришла Северга в себя в сугробе оттого, что её тормошили стражи порядка. До рассвета она отдохнула в тепле – за решёткой в каталажке, пока выясняли её личность; когда разобрались, кто она такая, блюстители общественного покоя перед ней извинились и даже не стали выписывать денежное взыскание. Тяжкий хмель сползал медленно, оставляя после себя дурноту, сушь в горле и дрожь в теле, разукрашенное лицо горело, а рубашка доблестно алела следами битвы. Северга съела немного снега и поплелась домой, не особенно задумываясь о том, в каком виде предстанет перед Теманью. О ней она вообще не думала. В её гудящей голове измученно ползла мысль, как всё это глупо, пошло и затёрто до дыр. Напиться, подраться... Как самый распоследний тунеядец и гуляка, которых она презирала с детства. Уже на подходе к дому её взъерошенное, похмельное, опрокинутое в грязь достоинство отряхнулось и выпрямило стан, и к навье вернулась её воинская стать и выправка, сейчас несколько несуразно сочетавшаяся с её потрёпанным видом.

Дом впустил её с приятным перезвоном и приветствием, и Северга была ему безмерно благодарна за неизменную сдержанность. Уж он-то её никогда ни в чём не упрекал, не заливался слезами, не заламывал рук – просто предложил купель с душистым мылом, чашку горячего отвара с молоком и сырные лепёшки на завтрак.

– Я провела безумную ночь, – всхлипывала Темань. – Глаз не сомкнула... Металась – где ты, что с тобой...

– Со мной всё в порядке, – сухо сказала Северга. – Дражайшая моя, прошу тебя: дай мне позавтракать в тишине. После этого, с твоего позволения, я прилягу отдохнуть. Будь так любезна меня не дёргать некоторое время.

Подавленная, несчастная, заплаканная Темань убежала в свои покои, хлопнув дверью, и навья выругалась шёпотом: резкий звук отдался в её и без того гулком черепе.

Встала Северга далеко за полдень – с головной болью и мерзостным, как скользкий ком слизи, чувством в груди. Темань к столу не вышла, и обедала навья в одиночестве. Делать здесь было больше нечего.

– Дом, закажи мне к шести вечера повозку. Я отбываю, – сказала она, вставая из-за стола и перебираясь в кресло к камину. – Поездка дальнего следования.

«Будет сделано, госпожа Северга».

Умные дома были устроены таким образом, что могли связываться друг с другом по деловым вопросам. Заказ Северги дом передал Извозному Двору, а вскоре оттуда пришёл ответ: повозка будет стоять у ворот ровно в шесть.

В половине пятого, когда Северга собиралась в дорогу, вышла Темань – как всегда, закутанная в плед. Её лицо разом осунулось, поблёкло от слёз, веки припухли, но даже сейчас она умудрялась оставаться щемяще-красивой, цепляясь занозой за душу. Остановившись за плечом навьи, она спросила:

– То есть, ты вот так уедешь?.. Не сказав ни слова?

– А о чём говорить? – Северга затянула узел шейного платка, приподнимая подбородок, надела форменный кафтан и застегнулась на все пуговицы. – Ты всё сказала. Более, чем достаточно.

За спиной послышался всхлип, и Темань прильнула к лопатке Северги, исступлённо гладя красно-золотой наплечник.

– Прости меня... Прости, пожалуйста. Я не знаю, что на меня нашло...

Северга молча, с каменным лицом ждала, когда это закончится. Не добившись в ответ ласки, Темань отошла к окну, за которым снова падал снег.

– Если ты уедешь, не простив меня, я умру, – сказала она.

– Красивые слова оставь для своих книг, – мрачно проговорила Северга. – Там они хорошо звучат, а в жизни – как-то... слишком громко.

Повозка прибыла ровно в шесть, как и было обещано. Северга вышла под снегопад, проскрипела стремительными шагами по заметённой дорожке и вскочила внутрь крытого кузова, не взглянув на сиротливую фигуру в окне.