Больше, чем что-либо на свете - [14]

Но тоска по ней – почти телесная, выкручивающая нутро – выла в Северге диким зверем и звала туда, в горы, словно они с Рамут всё ещё были связаны пуповиной. И Северга не удержалась. Там она и оставила своё сердце: на войне оно ей было всё равно ни к чему, а Темани хватало и тела.

– О чём ты думаешь, радость моя? – промурлыкала Темань, сладострастно изгибаясь на широкой, готовой для утех постели.

– Не твоё дело. – Ответ Северги был груб и резок – из-под дёрнувшейся в оскале верхней губы. Мысли о дочке следовало беречь и держать в чистоте.

– М-м, – надулась сожительница. – Ну, иди уже ко мне! Что там, на улице, такого? Ведь я же лучше вида из окошка, не так ли?

У неё было безукоризненное, грамотное произношение: Темань получила прекрасное образование – не Северге чета. То, как она выговаривала каждый звук, одновременно и затрагивало похотливые струнки, и вызывало желание угостить эту смазливую мордашку пощёчиной. Не потому что навья ненавидела тех, кто учился лучше неё, нет. Темань просто иногда нарывалась – норовила побольнее ткнуть Севергу, уколоть обидой, прощупывая чувствительные места.

Северга подошла к постели, возвышаясь над Теманью. Та потянулась к её парадному оружию, ощупала рукоять, скользнула пальцем по ножнам.

– Какая у тебя... большая сабля!

Ну, не умела она обойтись без пошлых намёков, когда входила в образ этакой распутницы, жадной до плотских утех. Северга вынула клинок из ножен – светлый, суровый, остро заточенный. Им можно было бы располовинить красотку Темань с одного удара, но Северга отбросила мысль о подобном. Нет, рука не поднималась на такую прелесть.

– Достаточно большая для тебя? – хмыкнула она, забираясь острием под полы халатика.

Темань, многообещающе улыбаясь, раздвинула колени, и Северга пощекотала мягкие влажные складочки – осторожно, чтоб не порезать.

– Вся войдёт и ещё место останется. – Темань облизнулась, выгибаясь и двигая тазом так, словно хотела бы насадиться на клинок. Хорошо, что у неё хватало ума делать это понарошку, а то кровищи была бы полная кровать.

Северга скользнула саблей по плоскому, поджарому животу Темани и подцепила пуговичку, на которой полы едва держались. Чпок! Та отлетела, и взгляду навьи открылось изящное, дышащее соблазном тело. Взгляд любовницы стал томно-бархатным, без блеска, а рот приоткрылся словно бы в предчувствии наслаждения. Северга наколола на саблю пирожное и протянула ей. Темань его медленно съела, смакуя каждый кусочек, а потом принялась облизывать клинок.

– Порежешься же, дурочка, – усмехнулась Северга.

Но язык Темани мягко, шелковисто обвивался вокруг опасно острой стали, и это заводило самым подлым и сладким образом. Он ласкал саблю, а горячие толчки радости между ног ощущала Северга. Эту связь женщины-воина с её оружием Темань нащупала сама, без подсказки, и стала при случае умело использовать в постельных играх. Ей удалось довести Севергу до высшей точки второй раз, при этом даже не касаясь её тела. Выдохнув, Северга резко бросила саблю в ножны, и Темань охнула, будто в неё кое-что глубоко заправили. А всё потому, что использовали они в постели и хмарь как особый чувствительный проводник: тонкая ниточка радужного вещества, обвиваясь вокруг клинка, каждым из своих концов прорастала в их тела. Северга начала двигать саблей в ножнах, и Темань откинулась со стонами, словно орудовали прямо у неё внутри. Это опосредованное соитие окончилось ещё одной яркой и сладостной разрядкой.

Темань между тем сползла с постели, обвиваясь вокруг сапогов Северги – так и напрашивалась на унижение.

– Ну, как ты тут себя вела? Изменяла мне? – Северга толкнула любовницу на пол, поставила на неё ногу.

– Как ты можешь даже думать о таком, госпожа моя! – Та ласкала ладонями начищенный сапог, подошва которого плющила её мягкую грудь.

В дом она, конечно, не могла привести никого со стороны: тот всегда предоставлял отчёт хозяйке. На работу Темань уходила к девяти утра, а возвращалась в семь вечера; о частых и подозрительно долгих задержках дом тоже доложил бы, если б Северга пожелала знать.

Впрочем, и это тоже было игрой – в провинившуюся девочку и её строгую госпожу. Все эти игры Северга придумывала, чтобы раскрепостить Темань, потому что настоящая она была помесью бревна и сгорающей со стыда девственницы. Этакое тоненькое, изящное брёвнышко, которое снова и снова приходилось с горем пополам лишать невинности.

– Ладно, верю. – Северга убрала ногу, и Темань опять принялась жадно оплетать её, будто плющ.

Навья приказала дому наполнить купель: хотелось смыть дорожный пот. Темань собралась было юркнуть следом за Севергой в воду, чтоб там продолжить их сладострастные игры, но та коротко бросила:

– Уйди, золотце, а? Хочу просто помыться.

*

Найти убийцу Гырдана было нетрудно: у той драки имелись свидетели. Они и рассказали, что у отца её дочери как будто вдруг сердце забарахлило, и он потерял сознание, а его противник этим подло воспользовался. Увы, он был мужем начальницы одного западночелмерского города, и ему всё сошло с рук. Северга всё выяснила о нём и его семье, но сразу врываться в дом не стала, решила действовать изощрённее. Их любимая дочурка, Темань, подвизалась на чиновничьей стезе, работая в городской управе – под матушкиным крылышком, и именно к ней Северга сперва подобралась.