Большая война России - [37]

. Однако даже грозные приказы сурового великого князя Николая Николаевича не могли изгнать сестер милосердия с фронта.

В то же время в начале войны форма сестры милосердия часто внушала современникам искреннее уважение. Мемуаристка вспоминала: «С горячим восхищением и уважением смотрели все в первые дни войны на женщин в белых косынках, с крестами на груди; все чаще и многочисленнее мелькали эти косынки на улицах и в домах»^{290}.

А в современной периодической печати появлялся идеализированный портрет сестры милосердия, которая стремится даже преодолеть свою женственность:

Под скромным костюмом и белою косынкою исчезли привлекательные женщины, привыкшие к особым ухаживаниям окружающих их мужчин.

Не видны проявления всегдашнего флирта. Нет кокетливых взглядов, обещающих улыбок, особой атмосферы влюбленности и желаний^{291}.

Русская пресса нередко писала о героизме женщин, спасавших раненых на поле боя. Некоторые сестры милосердия получали боевые солдатские ордена и медали за проявленный ими героизм. А сестра Красного Креста Мира Ивановна Иванова в сентябре 1915 года даже подняла в атаку роту 105-го пехотного Оренбургского полка, потерявшую всех своих офицеров. Во время боя Иванова была убита, посмертно она была награждена офицерским орденом Св. Георгия 4-й степени. Неудивительно, что офицеры одного из полков стали инициаторами создания памятника сестре милосердия, который предлагалось возвести в столице. В иллюстрированных изданиях печатались фотографии М.И. Ивановой, рисунки, изображавшие ее подвиг^{292}. Сестра милосердия, ведущая в бой русских солдат, была изображена на картине Ильи Ефимовича Репина. При этом забывалось, что статус сестер Красного Креста не позволял им участвовать в военных действиях.

С другой стороны, примеры насилия над женщинами в форме Красного Креста, и в том числе сексуальное насилие над сестрами милосердия и варварские убийства женского медицинского персонала, ярче всего характеризовали действия жестокого врага, якобы постоянно нарушавшего законы войны. Женщина в форме Красного Креста в данном случае олицетворяла нацию воюющую и нацию страдающую. Показательно, например, стихотворение некой Екатерины Фукс, опубликованное в одной из петроградских газет:

Не достоин германец и слова «пощада»,

Он не честный боец, а исчадие ада:

Малым детям, безбожный, он пальчики рубит;

Милосердья сестер и позорит, и губит…^{293}

Впрочем, первые известия печати о расстрелах сестер милосердия не соответствовали действительности. Российский Красный Крест порой официально опровергал эти слухи, сообщая, что «в местности, указанной в газетах, сестер милосердия Российского общества Красного креста быть не могло». Но сведения о подобных случаях насилия появлялись вновь и вновь, пресса сообщала о варварских убийствах сестер милосердия^{294}. На пропагандистских плакатах и почтовых открытках изображался безжалостный враг, убивающий женщин в форме Красного Креста[35].

Однако восприятие сестры милосердия за годы войны претерпело существенные изменения. Почтительное отношение к женщине, терпеливо выполняющей тяжелый патриотический и христианский долг, постепенно вытеснялось, хотя и не полностью, иными образами. Это было характерно не только для России. В культурах разных стран медицинская сестра, казалось, преодолевала традиционные границы распределения тендерных ролей, она становилась опасной фигурой, подрывавшей тендерную структуру общества^{295}.

Образ «белых ангелов» (заголовок появившегося в те годы стихотворения Аполлона Коринфского), распространенный в начале войны, постепенно уступает место иным визуальным репрезентациям сестер милосердия. Первоначально на художественных изображениях сестры милосердия напоминают монашек; одновременно несколько художников создают картины, которые носят почти одно и то же название: «На святой подвиг», «На святое дело», «На подвиг» (среди сестер милосердия в действительности было известное число инокинь). Для художника Михаила Васильевича Нестерова юная сестра милосердия, помогающая раненому солдату, становится одним из символов Святой Руси^{296}.

Затем на страницах иллюстрированных журналов появляются фотографии совсем других сестер милосердия, грубоватых и энергичных молодых женщин в кожаных куртках. Их волосы кокетливо выпущены из-под темных косынок, руки они держат в карманах (такая поза, очевидно типичная, фиксируется на нескольких фотографиях и рисунках). Картины такого рода украшают даже обложки иллюстрированных изданий^{297}. Подобные образы предвосхищают воинственную репрезентацию активных участниц Гражданской войны, сражавшихся на стороне разных лагерей. Огрубление образа сестры милосердия в данном случае явно бросает вызов традиционной тендерной репрезентации женщины на войне, однако оно не ставит непременно под вопрос ее нравственность, патриотизм и профессионализм. Напротив, образ становится более реалистичным и живым: невиданная страшная война требует принципиально новых тактик репрезентации женщин на войне. Сестра милосердия в кожаной куртке демонстрирует свою фронтовую лихость, привычку к опасностям и трудностям, постоянную готовность выполнять свой тяжкий подвиг на поле боя. Однако образ «белого ангела», терпеливо и кротко выполняющего ежедневный «святой подвиг», вытесняется и другими образами. Довольно скоро поползли и слухи о легкомысленном поведении сестер Красного Креста, об их романах с офицерами.