Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках) - [71]

Немиров шел живой и не боялся смерти. — А что её бояться, — пояснял он, — Просто неохота! Такое состояние является естественным для марта: идти — и быть живым — а остальное — ох ты!

И вот шел Немиров, голодный, один, и — в кармане имел на «Танец». И ему было радостно, зябко, и стыдно, что — так много девчонок, и все ему нравятся.

1985, март, Тюмень, где-то на Республике между Спортсквером и Главпочтамтом.

«Танец» = «Огненный танец», болгарское красное сухое вино за 1 рубль 80 коп., самый популярный веселяторный напиток тех времён.

«Ох ты» в конце предпоследней строфы — первоначально там было «по хуй». Но затем я разочаровался в целесообразности наличия таких слов в стихотворениях, и —.

22 апреля 1996, 8 утра.

Масс-медиа

Раньше были вопросы «художник и власть», «поэт и толпа», сейчас добавился еще один — «поэт и масс-медиа».

Одна из точек зрения состоит в том, что нужно, необходимо поэту нынче становиться поп-звездой и торчать в телеэкране. И чтобы газеты желтой прессы сообщали сенсации из его жизни.

Западло, конечно, и противно — но таков долг.

В целях выживания и сохранения самоей поэзии, с целью ее самообороны.

И чтобы обыватели поэта уважали, и, хоть стихов его, может, и не читали и не понимали, но знали: это крутота, не по нашему уму.

То есть, хочешь не хочешь, а жизнь заставляет и требует романтизма: культивировать образ поэта как героя, и причем героя — для толпы. Чтобы обыватель знал: те, которые поэты, это — крутота, живущие особой жизнью, воспламеняемые Аполлоном, и не по нашему уму.

Иначе поэзия потихоньку кончится: по причине отсутствия притока в нее свежих сил: никто не —, ибо никто не —.

То есть, тут простая на самом деле война с поп-культурой за умы — на самом деле война: на уничтожение. Как Рима с варварами. Как наших с фашистами.

Или она — поп-культура — полностью все уничтожит и везде будет только Илья Резник и Влад Сташевский — или мы отобьемся, их оттесним, свое отстоим. И при этом так отстоим и так себя поставим, чтобы для всех было очевидным: есть Царьград, который — цивилизация, культура, истинная вера, мощь, блеск, сияние и слава — и есть жалкие варвары в шкурах, которым жить в Царьграде не дано, но можно пытаться ему подражать.

Или будет все так, что Царьграда больше нет, а есть позорный Истамбул, в котором дикие варвары дико жируют на пепелищах былого величия.

Порою я сам такой точки зрения придерживаюсь.

Так-то: 15 ноября, суббота, 3.45 ночи.

Метро

Найдись человек, который в начале 1980-х с особой тщательностью и с большой высоты начни вглядываться в броуновскую толчею людей, происходящую под землей, он мог бы заметить также и уж особенно броуновское поведение одной из тамошних человекомолекул. Одна из этих частиц едет, допустим, по оранжевой ветке на север, являясь изрядно пьяной. Она сидит, частица мужского пола на сиденье заднего вагона, отнюдь не читая книгу «Альтист Данилов», а только закрыв глаза и погрузившись во внутренний космос. Доехав до Медведкова, конечной станции, после которой поезд дальше не идет, он поднимается. Изо всех сил стараясь идти ровно, дабы не привлекать внимание милиции и граждан, он поднимается на поверхность в сторону кинотеатра, название которого не помню, обходит его, видит огромный пустырь на месте какой-то заброшенной неизвестное количество лет назад стройки, на котором всякий строительный мусор, ржавые трубы, битый кирпич и все прочее, занесенное снегом. Тогда он идет вглубь пустыря, садится там на обломок трубы, вытаскивает из этого обломка находящуюся в нем початую бутылку водки, а также и имеющийся там стакан. Наливает себе в него на полтора пальца, и опять опрокидывает, после встает и идет обратно к метро, и спускается в его жерло, и опять с закрытыми глазами сидит, мчится со страшным воем в сторону центра, пока не доедет, например, до станции Свиблово, где выходит и повторяет ту же процедуру, только теперь не на пустыре, а просто в жилом дворе, и водку он достает не из обломка трубы, а из некоей щели меж двух гаражей. После чего опять спускается в метро и мчится снова, закрыв глаза, назад, в Медведково, чтобы повторить этот циклический процесс подобно алкоголесодержащему маятнику. Вечером он с трудом, но изо всех сил стараясь идти ровно, идет домой, являясь очень пьяным, с тем, чтобы утром встать с очень тяжелого похмелья, и начать повторять все сначала, только теперь не на участке Медведково — Свиблово, а на участке, допустим, Свиблово — Щербаковская.

2.

Раскрываю карты и объясняю, зачем он это делает. Все очень просто: он шпион. Он — американский шпион. Он — шпионит в пользу Соединенных Штатов Америки, он один из тех, кто заслан сюда разузнавать главные тайны СССР, и сообщать их ЦРУ для более полного осуществления тем плана Алена Даллеса. Его задание — выяснить точный профиль и рельеф Московского метрополитена: не условную, общеизвестную схему, а реальное расположение всех его линий во всех их трех измерениях. Для этого он и вынужден постоянно поддерживать себя в состоянии равномерного и довольно тяжелого опьянения: это можешь поверить читатель, сам, своим собственным вестибулярным аппаратом: попробуй, сидя и не читая, будучи пьян, проехать хоть, например, от Чеховской до Тимирязевской, и ты увидишь, как собственным своим организмом отлично станешь регистрировать все детали изгибов тоннеля — как он извивается вверх, и вниз, и позволяет себе то правый, то левый уклон — и так далее.