Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках) - [39]

Но насчет того, чтобы это можно было быстро продать….

Собственно, я даже и распечатать пока этого не в состоянии: принтер, в очередной раз, является неживым.

Вознесенский, Андрей

Советский поэт, один из самых видных шестидесятников.

В 1960-е — да и в 1970-е тоже — народный кумир и поп-звезда, считаясь в народе авангардистом, лихачом и удальцом, отчаянно противостоящем всей остальной сплошной замшелости, посконности и кондовости, царившей в СССР как ни в сказке сказать, ни топором не вырубить.

А в таких медвежьих как углах как, например, Тюмень — так и в 1980-е. Ярым любителем сочинений А.Вознесенского например, был В.Рогачев, заведующий кафедрой советской литературы филологического факультета Тюменского университета. Который, будучи также еще и вождем самодеятельного университетского театра, много лет без перерыва ставил со своими студентами театрально-поэтическую композицию «Антимиры», в которой бичевал мещанство в лице персонажа по фамилии Букашкин, за то, что у него кальсоны — цвета промокашки.

Был некоторое время увлечен сочинениями А.Вознесенского и М.Немиров:

Под брадсбойтом шоссе мои уши кружились как мельницы

по безбожной, бейсбольной по бензоопасной Америке;

или:

Автопортрет мой, неона реторта, апостол небесных ворот, —

аэропорт.

или:

Худы прогнозы. И ты, в ожидании бури,

как в партизаны, уходишь в свои вестибюли;

или

Не тронь человека, деревце,

Костра в нем не разводи,

И так в нем такое делается —

Господи, не приведи!

и так далее.

Это нравилось ему — и в 1980-м, и в 1981-м, и, немного, и в 1982-м. Но потом он к такому стихосложению все-таки охладел, постепенно научившись видеть, сколь нестерпимо пошл его романтический пафос.

И назойливая сверхметафоричность — тоже.

Что остается верно и сегодня, 14 февраля 1997, 1: 56 ночи.

2.

Вот смешное четверостишие А.Вознесенского, и к тому же подтверждающее высказанное выше:

Рву кожуру с планеты,

срываю прах и тлен,

спускаюсь вглубь предмета,

как в метрополитен.

Автор предполагает, что он в этих строчках выразил свою удаль и дерзость.

А если спокойно прочитать то, что в них именно написано, получается следующая картина: некий добрый молодец рвет и мечет, все снося на своем пути, и чего ради? А всего лишь ради того, чтобы прорваться в метрополитен, чтобы стать на эскалатор и чинно спуститься на нем в его глубь.

3.

Глубочайше найуважаемый А. Тер-Оганян!

Есть у меня подозрение, что я, являяся пьян,

Будучи у тебя двое прошлых суток в гостях,

Вовсе не с лучших сторон я себя проявлял алкогольных на радостях.

Ехал обратно во всяком я случае ох, с приключениями: заплутал;

Сел не в ту сторону: аж на Каширской; потом на Динаме; потом еще где-то еще побывал;

Помню, что спал на полу; и сапог потерял; и в ментах побывал,

Но был отпущен, и с ужасом подозреваю, что и стихи им читал,

Общем, позор, и позор, и позорный я просто шакал.

Поэтому я,

Хоть особо и нечего мне тебе сообщать,

На всякий случай это письмо отправляю, уведомить дабы тебя

В моем глубочайшем на самом-то деле почтеньи и протчая (мать-мать-мать-мать),

А если я с пьяну чего навысказывал слишком обидное —

Могу лишь одним оправдаться: очень теперь стыдно мене.

Это, конечно, уже не А.Вознесенский.

Это письмо автора этих строк моему другу А.С.Тер-Оганьяну, а вставлено оно сюда потому, что далее в нем среди прочего следуют и рассуждения о Вознесенском А., которые привожу.

Вот они:

— Среди прочего, что было сотворено мной у тебя в гостях. Помню еще я, сколько помню (очень смутно), заводил обличительные речи против тех мастеров искусств, которые являются козлами продажными, ничего не придумывая нового, а все бессовестно торгуя тем, что придумали 20 лет назад. Ты же мне в ответ говорил, что видел новые произведения Джаспера Джонса, который делает, в принципе, то же самое, что делал и 40 лет назад, и что это, безусловно, не является контемпорари артом, но, тем не менее, это настолько здорово им делается, что это все равно не ширпотреб и массовое производство на продажу, а — очень заебись.

И, подумав, я согласен, что ты прав. И могу подтвердить твой пример и другими: от Кушнера и Бродского, до самоего Тютчева — авторов, нашедших однажды свою манеру, и всю дальнейшую жизнь продолжающую ее уточнять, развивать, совершенствовать и т. д. без резких поворотов — и при этом вовсе являющихся продажным говном, а только становящимися все лучше и лучше.

Подумав еще, понял я, и откуда моя злоба и раздражение.

А оттого, я понял, что слишком много я читаю находимых мною на помойках периодических печатных изданий типа «МК», «Семи дней», «Мира Новостей» и всего этого типа, а в них — все сплошь интервью то с Гребенщиковым, то с Макаревичем, то с Сукачевым, то со Скляром, главарем группы «Ва Банк», то с Ю.Шевчуком, совестью советского рока, то с Вознесенским, автором видеом, то с Роллинг Стоунсом, Питером Габриэлом или Стингом.

Они-то меня и приводят в бешенство и ярость.

Но, послушав тебя, я подумал и осознал: не в том дело, что Б. Гребенщиков раньше был хороший, а теперь стал говно из-за того. что продолжает то, что —; а дело в том, что сочинения его — и всех вышеперечисленных и им подобных — и с самого-то начала были третий сорт, что, в общем, кстати, все понимали, но делали скидку на особые условия жизни: зато новенькие, молодые и наши, а что третий сорт, так это пока, а со временем, дескать, разовьются и станут сортом первым.