Большая семья - [127]

Она повязала платок концами назад, подобрала под него волосы. Антон залюбовался ею — она выглядела совсем девочкой.

— Ты что-то в последние дни меня совсем забыл, — с упреком сказала Нина Семеновна, отряхивая с кофточки колоски. — Глаз не показываешь, знать о себе не даешь…

— Некогда, — оправдывался Антон. — Работы — по горло! Как решили с соседями соревноваться, так день и ночь крутиться пришлось.

— А я думала — зазнаваться стал. Думала — избрали парня секретарем, так он и нос задрал.

Антон рассмеялся.

— Да разве это на меня похоже?

— Кто вас знает, какие вы, мужчины.

Он легонько сжал ее руку, нагнулся к ее уху.

— Я тебя, дорогуша моя, — прошептал он, — до могилы любить буду.

— Это мы уже слышали, — кокетливо сощурившись, сказала Нина Семеновна. — Слова говорить нетрудно. Трудней доказывать на деле.

— А хочешь, я докажу тебе это на деле?

— Буду рада.

— Давай сегодня же поженимся и всем об этом объявим. Согласна?

У Нины Семеновны от радости кровь бросилась в лицо, но она сердито сказала:

— Ты выдумаешь!.. Сейчас только и время, что жениться. Не над чем людям посмеяться, так вот мы, молодожены, появились…

— Я ведь это к слову…

— Да и Петропавловский меня тогда съест. «Вот, — скажет, — полгода не прожила, а уже выскочила…» — Нина Семеновна улыбнулась и, подняв голову, ласково глянула на Антона. — Перенесем нашу свадьбу на осень. Хорошо?

— Хорошо, — сказал Антон. — Подождем до осени.

— А вечером сегодня приходи. Как совсем стемнеет. Придешь?

— Нет.

— Почему?

— Буду ночью косить.

Нина Семеновна поджала губы.

— Жаль. Но ничего не поделаешь.

— Через неделю, должно быть, управимся.

— Целую неделю ждать?

— Придется.

Нина Семеновна была искренне опечалена. Антон смотрел на нее, радостно улыбаясь.

— Я буду работать за твоим трактором, — сказала Нина Семеновна. — Ты хоть раз в день подходи, хоть посматривай, когда будешь мимо проезжать…

Горячий порыв ветра донес рокот мотора. Это шел трактор Дениса. Антон взял Нину Семеновну за руки, притянул к себе и крепко поцеловал. Она вырвалась, сердито сказала:

— С ума сошел!.. Кругом люди…

— Нету людей, — весело сказал Антон. — Они на той стороне — я осмотрелся… Пока прощевай, моя Нина!

Он побежал по стерне и, когда был далеко, остановился, повернулся и крикнул, сложив ладони рупором:

— Знакомому передай — ноги переломаю!..

Нина Семеновна улыбнулась, погрозила ему и, счастливая, радостная, принялась вязать новый сноп.

24

Обычно до обеда Арсей работал в бригаде. В обеденный перерыв, наскоро закусив, он садился на велосипед и отправлялся в объезд. На месте — в бригадах, в звеньях — он проверял качество работы, выслушивал рапорты бригадиров и звеньевых, их просьбы, жалобы, давал советы, указания. Он прилагал все усилия, чтобы еще выше поднять дух людей, еще сильнее разжечь пыл соревнования. Колхозники работали безустали, старались сберечь каждую минуту. Косари выполняли по три нормы; вязальщицы — четыре, иногда и пять; перевыполняла нормы и тракторная бригада, работавшая днем и ночью. Но время шло, жаркое солнце сушило пшеницу. Крупные золотистые зерна выглядывали из своих уютных гнезд и, казалось, готовы были вот-вот посыпаться на землю. Арсей тревожно осматривал колоски, с надеждой искал на небе какую-нибудь заблудившуюся тучку, которая хотя бы на недолгое время закрыла жгучее солнце. На необозримом пространстве степи стояли копны, острыми макушками тянулись вверх высокие скирды, но нескошенная пшеница волновалась широким золотым морем, и не было видно ей конца и краю. А там поспевали другие яровые культуры. Вот-вот они потребуют руки хлебороба, и тогда совсем не успеть! А вдруг подует суховей, частый гость в степи, дохнет своим обжигающим дыханием, и тогда пропал труд сотен людей! И тогда пропали надежды в первый же год, в первый трудный послевоенный год прочно поставить на ноги обедневших за время войны людей, сделать колхоз, как прежде, богатым и доходным.

Арсей отгонял тревожные мысли, но они настойчиво его преследовали. Он попрежнему был зорким и настороженным, придирчиво относился ко всему, что делали люди, требовал от себя почти невероятных усилий. Он сократил время обеденного отдыха почти наполовину, запретил всем без исключения покидать поле без его личного разрешения; создал в каждой бригаде ударные ночные группы косарей и вязальщиц. Люди спали в полевых станах, на жнивье под копнами, начинали работу — лишь брезжил на востоке рассвет, кончали — темной ночью.

Даже Недочет, который знал цену каждой минуте в страдную пору, может быть, лучше, чем кто другой, беспокойно качал головой и неуверенно говорил:

— А не круто ли, Арсей Васильич? Не круто ли заворачиваешь?

— Ничего, ничего, Иван Иваныч, — успокаивал его Арсей. — Ничего, дорогой мой. Люди наши стойкие, выдержат. Другого выхода нет. Нету другого выхода, понимаешь! Все, все, все: все силы до последней капли, всю волю, всю энергию — все надо мобилизовать, сконцентрировать! Урожай надо собрать весь и во-время!

Ребятишки подвозили воду в бригады, старухи готовили в станах еду. Дед Макар, оставив свою сторожевую колотушку дома, ходил из бригады в бригаду, из звена в звено, отбивая запасные косы. Прибыло из армии несколько человек демобилизованных воинов. Не успев снять свои опаленные войной солдатские погоны, они брались за работу в поле. Они не разучились на войне быстро подрезать пшеницу и, снова влившись в колхозную семью, на деле показали свою любовь к ней. Чтобы ускорить подвозку снопов к токам, Арсей приказал работать на коровах-нетелях. На них работали старики и ребятишки — те, кто не был занят в поле.