Большая рыба - [3]

Саунаг считал прибрежный лов баловством и относился к нему соответственно. Не скрывал досады, был желчен, чаще флегматичен. Велика важность — ползать по заливу! После тех уловов, что выгребали на самых знаменитых банках мира. В конце концов, никто не вправе требовать, чтобы он, капитан среднего рыболовецкого траулера, принимал всерьез эту рыбалку за третьей мелью. Тогдашнее понижение в должности, смещение со своего поста, не давало покоя Саунагу. Да и жена постоянно подзуживала. Они жили в полном довольстве, в собственном доме с прекрасным садом камней, были у них две дочери, автомобиль, цветной телевизор, было все, что возможно пожелать. И у самих, и у детей. Но жену это не радовало. Ее не покидали подозрения, что у других есть что-то такое, чего у них нет или — не дай бог — лучше, чем у них. Во всем остальном они отлично понимали друг друга и только вот из-за подобной ерунды ссорились и бранились: Бывало, не успеет Саунаг порог переступить, уж она спешит сообщить: слыхал, Жейдур воротился из дальнего плавания! (И это лишний раз служило напоминанием: а тебя не пускают.) Осис в этом месяце больше всех заработал. (С тобой уже никто не считается!) Олини покупают «Жигули-люкс», старую машину, говорят, продавать не станут, обе оставят себе. (Живут же люди!)

Ленью никто его не попрекал. Даже первую пару штанов, перед тем как пойти в школу, Саунаг купил на собственные деньги. А в вечернюю школу ездил на своем мотоцикле. Это было в маленьком городке Видземе. Там-то впервые и услышал рассказы о баснословных рыбацких заработках. Нет, не настолько Саунаг был наивен, чтобы поверить, будто в дальних морях деньги волной забрасывает на палубу. Но, если не валять дурака, в море можно больше зашибать, чем на суше. И зашибал. Эх, как помнились те времена, когда за получкой отправлялся с чемоданчиком: кассирша выкладывала перед ним кипы пачек старых дореформенных купюр.

Споткнулся он на пустяке. Придрался моринспектор, его сняли со среднего, перевели на МСТБ-99. Ясное дело, был не без вины, но все это мелочи. Жизнь не партия шахмат, где можно обдумать десять ходов наперед. Хотел сделать как лучше, ан вышло наоборот. Э-эх, ангелы живут на небесах, а рыбу промышляют люди грешные!

Рыба здорово тогда шла, вкалывали почем зря. Без передыху, днем и ночью. А старичье на плавбазе тянуло резину, едва поспевали принимать половину улова. То и дело звучала команда: лов прекратить. Как будто за тридевять морей они тащились киселя хлебать. Не в силах смириться с таким разгильдяйством, он продолжал лов. Надеялся, как-то удастся сбыть рыбу. Ах ты, господи, и чего только ему не пытались пришить: засорение вод, истребление фауны, несоблюдение правил лова, пренебрежение общественными интересами. Его фамилию затаскали по разным решениям и протоколам собраний, отчетам и газетным полосам. Его не просто наказали, наказали, чтобы другим было неповадно. Ох, как он тогда загремел. Что поделаешь, такова «селяви».

В 2 часа 30 минут судовую роль оформили и девяносто девятый в паре с флагманским МСТБ-82 вышел в море. Дул северо-западный — 2–3 метра в секунду. Видимость 4–6 километров. Сквозь грузные, рваные облака помигивали редкие звезды.

Капитан Саунаг снял китель, оставшись в тщательно отглаженной сорочке, и с мрачным видом сел перед штурвалом. На сутуловатых плечах бритая голова с блестящей, словно полированной, макушкой казалась непомерно большой, тяжелой, поскольку почти безо всякого перехода — без шеи — крепилась на туловище. Да и само туловище размеры имело внушительные; недаром о Саунаге шутили, будто он своим лбом посшибал все притолоки в конторе. Более всего на девяносто девятом он ненавидел тесноту, низкие потолки посудины. Тут он просто физически чувствовал, что его загнали, запихнули в нору. И штурвал до смешного маленький. Как ручной тормоз в трамвае. И всегда такое ощущение, будто воздуха не хватает, хотя дверь нараспашку. Отопительная установка перегревалась от мотора, не поддаваясь регулировке. Точнее, регулятор вышел из строя. При желании, конечно, можно было привести в порядок. Но по какой-то лености Саунаг не удосужился даже выяснить причину неполадки. Э, в конце концов, ненадолго, покуда не снимут с него наказание. Настоящий хозяин судна Вигнер. И раз Вигнеру любо сидеть в тепле, ну и хрен с ним, пусть жарится. Главное — вернуться на СРТ. Большое, красивое, ладное судно. Он бы отдал лет пять своей жизни, только бы снова услышать, как трубят в тумане траулеры, только бы снова увидеть, как лебедка поднимает полный кут океанского трала; как траулеры — бок о бок — ловят рыбу. И я своего добьюсь, думал Саунаг, тут я засиживаться не собираюсь.

МСТБ-99 резво скакал по волнам. Восемьдесят второй держался впереди. Дальше виднелись огни еще двух судов. Кто-то тянулся следом. Саунаг, как условились, шел курсом семьдесят градусов. Карандаш эхолота коричневой линией вычерчивал рельеф грунта. Ползущая бумажная лента попахивала йодом. Радиотелефон вперемешку со свистом и треском доносил чьи-то разговоры, которые Саунаг научился не слышать.

Жанис Карлевиц в машинном отделении присматривал за двигателем. Гравитис и Дайнис Круминьш торчали на палубе. Немного погодя в дверном проеме рубки показалась перекошенная рожа Гравитиса. Его огромный рот с обветренными губами раскрылся, сверкнув маслянистым блеском золотых зубов. Бессовестная халтура неумелого протезиста, должно быть, обошлась Гравитису в кругленькую сумму, в чем не было, однако, ни практической нужды, ни эстетического смысла. Как рассудил Саунаг, золотые челюсти служили Гравитису своеобразной визитной карточкой, еще издали сообщая всем и каждому, что материальное благополучие выбило человека из равновесия. В самом деле Гравитис не знал, что делать с большими заработками. Пил безбожно, в дни рождения сыновей накрывал столы на полтораста приглашенных, на могилу матери водрузил трехметровый памятник.