Большая расплата - [24]

Он одиноко стоял у двери, элегантно удерживая стакан скотча и сканируя комнату. Его глаза встретились с глазами Амелии, и той на секунду показалось, что он улыбнется. Или того хуже, поманит ее, чтобы она составила ему компанию.

Но его колючий взгляд скользнул сквозь нее, потом за нее, мимо нее.

Кто он — старая гвардия или новый профессор, приглашенный Гамашем?

Скорее всего, старая гвардия. Он так и выглядел — старым и на страже.

Она некоторое время наблюдала за ним — достаточно, чтобы он почувствовал, что за ним наблюдают. Амелия делал это ради забавы, она любила ходить по краю лезвия, играть с острыми предметами.

Потом она сменила объект наблюдения. Теперь ими стали коммандер Гамаш и его жена. Гамаш улыбнулся, потом рассмеялся чему-то сказанному одним из кадетов. Они сидели у камина, и теплые отсветы играли на их лицах. В Гамаше было какое-то спокойствие. Оно было в том, как он говорил с мадам Гамаш, в том, как он слушал, не испытывая необходимости главенствовать.

Краем глаза Амелия заметила, как профессор ЛеДюк откололся от небольшой группы окружающих его и направился к только что пришедшему. Улыбаясь, пожал старику руку. Эти двое обменялись парой фраз, после чего Дюк бросил взгляд на коммандера.

Совершенно не дружеский взгляд.

Она тоже посмотрела на Гамаша: любой, кто вызывал в другом человеке столь явную ненависть, заслуживал ее внимания.

Н-да — подумала она, отпивая виски и слушая, как звенят кубики льда в бокале, как воет буря за окном — в Академии может и не весело, но эта азиаточка права — становится интересно.

О чем кадет Амелия Шоке не знала, не могла знать, о чем не догадывались остальные, так это о том, что не успеет снег растаять, как один из них будет убит. И совершит это тоже один из них.

И вряд ли то, что случится, можно будет описать словом «интересно».

Глава 8

— Не смотрите туда, — прошептал Бовуар в ухо Гамашу. — Бребеф и ЛеДюк нашли друг друга.

Жан-Ги наблюдал, как ЛеДюк дружески пожимает старому знакомому руку. Confrères, подумал Бовуар. Братья. Одного поля ягоды.

Коммандер Гамаш не стал оборачиваться. Вместо этого он указал зятю на кресло, чудом остававшееся незанятым. Жан-Ги засомневался — кресло черной кожи смахивало на рот, который вот-вот захлопнется. Решившись, сел и откинулся на спинку.

— Merde, — прошептал он.

Это кресло, без сомнения, оказалось самым удобным из всех тех, в которых ему выдалось сиживать.

И это не единственная неожиданная вещь в комнате.

Так много всего за такое короткое время произошло с момента его вступления в должность зама в Академии, что Жан-Ги не успел расспросить Гамаша о причине сохранения за ЛеДюком должности преподавателя. И о возвращении Бребефа.

Оба решения казались опрометчивыми. Вкупе они казались безрассудными, граничащими с безумием.

Соединить этих двоих в одном кампусе уже достаточно плохая идея, а уж пригласить их на общую вечеринку?! Да еще дать доступ к алкоголю?!

Бовуар мимоходом подумал, вооружена ли они. Гамаш запретил сотрудникам носить огнестрельное оружие, даже офицерам Сюртэ, нанятым Академией. Поэтому Жан-Ги против воли и инстинктов расстался с пистолетом, оставив его в штаб-квартире Сюртэ.

Бовуар наблюдал, как с каждой минутой отношения этой парочки становилась все теплее. ЛеДюк оживленно говорил, Бребеф сдержанно кивал. Соглашался.

Мишель Бребеф, бывший суперинтендант Сюртэ, был одним из самых влиятельных офицеров полиции до своего разжалования.

Серж ЛеДюк был еще более влиятельной персоной, но уже в Академии. Он выпустил в мир сотни кадетов, вооружив их, несмотря на то, что отнял у них моральные ориентиры.

Было нестерпимо тревожно видеть, как эти двое голова к голове что-то обсуждают.

— Мне пойти к ним? — спросил Жан-Ги, готовясь вырвать себя из объятий вызывающе удобного кресла.

— Зачем?

— Притормозить, — ответил Бовуар. — Порушить им планы.

— Если они не поговорят здесь, то поговорят где-нибудь еще, — заметил Гамаш. — Тут они, по крайней мере, на виду.

— Это же не подростки, впервые пьющие спиртное, патрон, — настаивал Жан-Ги, пытаясь говорить вежливо. — Эти двое… — он попытался подыскать слово.

— Merde? — подсказал Гамаш с улыбкой. Потом посерьезнел. — Полагаю, слово, которое ты ищешь, это «зло».

— Не оно, — честно отвечал Бовуар. Он не рассматривал проблему в рамках добра и зла. И даже не в рамках «хорошо» или «плохо».

Жан-Ги мыслил просто и прямо. Требуется ли остановить кого-то? Требуется ли кого-то арестовать? И если кто-то нарушил закон, нанес вред, то преднамеренно или нет?

Что касалось этих двоих, о непреднамеренности не могло быть и речи. Каждое действие тут тщательно обдумывалось.

Но то же самое можно сказать и о патроне, отметил про себя Бовуар. Гамаш намеренно весь вечер поворачивался к двери спиной. Спиной к Бребёфу и ЛеДюку.

Словно провоцировал атаку. Или слал сообщение.

Арамн Гамаш не просто руководил здесь всем, он полностью все контролировал. Был неуязвим. Серж ЛеДюк и Мишель Бребёф могли совершить всё самое ужасное, но оно никогда бы не пересилило добра, исходившего от Гамаша. Гамашу нечего опасаться.

Может, именно это пытался донести до них Гамаш, но Жан-Ги догадывался, что всё не так просто. И подозревал, что Гамаш тоже в курсе.