Большая расплата - [126]

— Вы молодец, — сказал Гамаш. — Вы знаете неожиданно много.

— Ну, не так уж неожиданно. Вы же меня знаете, сэр. Сами же меня наняли.

— И обучал вас Мишель Бребёф.

— По вашему же совету.

— Да. У всех у нас есть сильные и слабые стороны. Сильная сторона Мишеля в том, что он гениальный тактик. Именно поэтому он так долго избегал наказания. Это с таким-то грузом преступлений. И именно он вас тренировал. Хорошо натренировал.

Шарпантье насторожился.

— Была, правда, ещё одна вероятность, — продолжил Гамаш. — Зачем я пригласил в качестве независимого наблюдателя именно заместителя депутата Желину. Да, я, возможно, подозревал его…

— А может как раз наоборот — совсем не подозревали, — сказал Шарпантье, догадываясь, куда клонит Гамаш. — Может быть, Желина совсем не тот, за кем нужно наблюдать. Может, он ещё один отвлекающий кит. Отличное перенаправление внимания. Если кто-то станет слишком подозрительным, то нужно, чтобы все подозрения пали на старшего офицера КККП. Он жил в Европе. Он имел доступ к швейцарским банкам. Ваша реальная мишень решит, что вы сосредоточенны на Желине, и станет неосторожной.

— Думаете, я настолько расчётлив?

— Я это знаю, патрон. Я видел, как вы маневрируете в крысиных норах Сюртэ. Вы не продержались бы так долго, если бы не были хитры.

— Конечно, вам это известно, — сказал Гамаш, и Шарпантье покраснел, не понимая, что именно только что заслужил — комплимент или обвинение.

— Но я ушёл, помните? — продолжил Гамаш. — Перегорел.

— Вы снова вернулись. Восстали из пепла и готовы отомстить.

— Non, — возразил Гамаш. — Никакой мести.

— Служение. Честь. Правосудие, — проговорил Шарпантье. — Вопреки всему, что с вами случилось?

— Благодаря этому. В убеждениях по расчету мало пользы, не так ли?

— Зачем вы здесь? — задал вопрос Шарпантье.

— В этой комнате? Просто поговорить.

Хуго Шарпантье посмотрел на закрытую дверь и попытался подняться из кресла.

— Что там происходит?

— Ничего, что могло бы вас расстроить, Хуго. Пожалуйста, не вставайте.

Шарпантье ещё раз посмотрел в сторону двери и сел.

— Очередной отвлекающий маневр, месье? — устало спросил он.

— Зависит от того, куда вы движетесь, — ответил Гамаш. — Я тут не для того, чтобы беседовать с вами о коррумпированности Сержа ЛеДюка. Я здесь, чтобы поговорить о его убийстве.

— Эти моменты связаны, non?

— Взяточничество Сержа ЛеДюка вышло далеко за рамки его этики. И стало превыше денег. Само его существо стало коррумпированным, извращенным, — Гамаш склонился близко к Шарпантье, нарушая его личное пространство, и прошептал: — «Он плакать их заранее заставил». Кто-то узнал. И убил его.

* * *

— Думаете, коммандер расскажет всем? — спросила Хуэйфэнь. — О том, что мы делали?

— А это важно? — спросила Амелия.

— Для тебя, может, и нет, — сказала Хуэйфэнь. — Ты и тка аутсайдер. А для Жака это важно.

— Почему?

— Тебе не понять, — ответила Хуэйфэнь. — Жак создан для того, чтобы им восхищались. Сильный лидер. Герой.

— Староста кадетов, — добавил Натэниел.

— Oui. Но если всплывёт, что мы позволяли ЛеДюку с собой делать, это его уничтожит. Никто не поймёт. Все решат, что мы трусливые и глупые. Станут смотреть на нас, как на уродцев. Он скорее умрёт, чем позволит такому произойти.

— Ты ведь шутишь? — спросил Натэниел. — Это просто такая фигура речи, да?

— Херов ЛеДюк отлично знал, каков Жак, — выругалась Хуэйфэнь, быстро выходя из читального зала. — И использовал это знание против него. Подпитывал эту потребность в Жаке. Пока Жак не стал готов на всё, чтобы удержаться на пьедестале. Превратился в то, во что желал ЛеДюк.

— Ты его ненавидела, — сказала Амелия, которой пришлось почти бежать, чтобы успеть за Хуэйфэнь. — ЛеДюка.

— Конечно, я его ненавидела. Как и ты. Но чувства Жака к нему сложнее.

Натэниел подскочил, схватил её за руку, заставив остановиться посреди коридора, по котрому сновали студенты, перемещаясь из класса в класс.

— Что? Расскажи нам!

— Вы же всё видели, разве нет? — сказала Хуэйфэнь. — Жак с Дюком были близки.

— Да, мы это знали.

— Нет. Очень близки. Как отец и сын. Он верил всему, сказанному Дюком. Он принимал всё им сказанное или сделанное, верил ЛеДюку, когда тот говорил, что это для его же пользы. Жак верил ему беззаветно.

— Какой отец сотворит такое с собственным сыном? — сказал Натэниел.

— Приставит дуло к виску и нажмет на курок? — уточнила Хуэйфэнь. — Что касается ЛеДюка, то для него это никогда не было связано с любовью. Он просто пользовался властью. Для вас всё длилось несколько месяцев, Жак жил с этим три года.

— Как и ты, — заметила Амелия.

— Поверь мне, я облажалась, но это несравнимо с тем, как оболванили Жака. Я всегда воспринимала Дюка чокнутым. Я участвовала в этом вынужденно. А Жак — по собственному выбору. Может не с самого начала, но ко второму курсу ЛеДюк мог заставить его сделать всё что угодно. И если бы он приказал Жаку убить другого кадета, тот наверняка бы убил.

— Ты правда в это веришь? — спросила Амелия.

Сжав губы, Хуэйфэнь кивнула.

— И теперь, когда ЛеДюка больше нет? — спросила Амелия.

Хотя ответ она знала.

Жак потерял ориентиры, запутался. Пропала направляющая рука. И Жак потерял себя.