Большая расплата - [128]

Носовой платочек. Рождественский подарок мамы отцу.

Он помнил, как она вышивала инициалы отца, ОГ, в каждом уголке платка. Зора предлагала помощь. Мама благодарила её, но отказывалась. Она хотела сделать всё сама. Не потому что это легко, а потому что это было трудно. Вышивание не давалось ей. Поэтому буквы О и Г были немного странными, понятными только для тех, кто точно знал, как инициалы должны выглядеть.

Некоторые были похожи на О1. Некоторые на 0Т. Кое-где ещё хранились капельки крови — мама часто прокалывала палец.

Но все хранили одну и ту же мысль, ясную, если ты умеешь её прочесть.

ОГ, Оноре Гамаш, был любим. Любим Амелией.

Отец всегда носил этот платок в кармане.

В утро после их гибели Арман пошёл в их комнату. Их запах, ощущение их присутствия, настолько сильное, что трудно вынести. Одежда. Книга. Закладка. Всё ещё тикающие прикроватные часы. Он находил это странным. Был уверен, что часы должны были остановиться.

Именно там, в комоде, хранился чистый платочек на день, который никогда больше не наступит.

Он тогда спрятал платочек себе в карман. И потом всегда носил с собой.

Пока в один из дней, играя в Короля Замка, Мишель не упал и не содрал коленку. Арман тогда достал платочек из кармана и прижал к ране. А когда рана перестала кровоточить, Арман взглянул на платок, на Мишеля утирающего слезы рукавом свитера.

Арман достал перочинный ножик и сделал им надрез на пальце. Мишель всхлипнул, слезы высохли, когда он увидел, как Арман прижимает пораненный палец к окровавленному платку.

В тот день они стали больше чем просто товарищи по играм.

— Кровные братья, — объявил Арман, протягивая платок Мишелю. Тот его принял и хранил все эти годы.

И вот, целую вечность спустя, он вернулся. Арманова mappa mundi. Карта его мироздания. В которой сплелось земное и небесное.

И пятнышко крови сложилось в нечто похожее на розу, чуть-чуть задев ОГ в уголке.

Арман отвернулся и посмотрел в глаза Мишелю.

— Я во многом виноват, — сказал Мишель. — Но я не убийца.

— Тогда кто же убил Сержа ЛеДюка?

* * *

Поль Желина стоял у окна и смотрел на простирающиеся вдаль поля. Несколько месяцев назад, в Париже, он вот так же смотрел на сад Тюильри. Будучи в Люксембурге, он любовался средневековыми развалинами. Стоял на Мосту Вздохов в Венеции.

Теперь он вынужден был обозревать эти бескрайние безжизненные просторы.

— Давайте запустим бумажного змея, — напевал он себе под нос.

Показав ему экран ноутбука, Лакост показала ему его судьбу. Его малоперспективное будущее.

И теперь он ожидал стука в дверь.

* * *

— Я ничего не сделала, — ругала себя Хуэйфэнь, торопясь по коридору. — Должна была бы, но не сделала ничего. Я за Жака боюсь.

— Что он натворил? — спросил Натэниел, поспевая за ней следом.

— Меня беспокоит то, что он может натворить.

— Куда мы бежим? — спросила Амелия. — Погоди. Нам нужен план. Мы не можем просто бегать повсюду и искать его.

— План у меня есть, — сказала Хуэйфэнь, глядя прямо перед собой, переходя с шага на бег. — Думаю, я знаю, где он.

— Где?

— На фабрике. На тренировочном полигоне.

— Вот дерьмо! — прошипела Амелия. Она знала, что Хуэйфэнь, скорее всего, права.

Где ещё находиться опозоренному золотому мальчику, как не в том месте, где он всегда проигрывал? В месте, демонстрирующем его пороки, его изъяны.

Где он погибал снова и снова.

Одной смертью меньше, одной больше, подумаешь.

— Merde, — Амелия расслышала, как ругается Натэниел.

И они прибавили ходу.

* * *

— Рассказывай, — попросил Арман.

И Мишель — Гамашу пришли на ум сказки о призраках, которыми они до смерти пугали друг друга в детстве, во время совместных ночёвок, — приступил к финальной своей истории.

Существовал ли Бугимен? Находился ли он с ними в одной комнате? Тогда он не прятался под кроватью или в шкафу, а сидел тут у всех на виду, совершенно открыто. Невзрачный и непременно человекообразный.

— В тот вечер, когда он пригласил меня к себе, ЛеДюк рассказывал о новых кадетах, и совершенно не в восторженном ключе. Он заявил, что знает, как с ними справиться. Мы ещё выпили, и он отправился в спальню и вернулся с подносом. В том, как он его вынес, держа строго перед собой, было что-то церемониальное. Как при вручении медали.

Гамаш представил ЛеДюка, невысокого и энергичного, несущего на вытянутых крепких руках поднос. Для вручения его своему герою. Решившего, что именно Мишель Бребёф из всех людей сможет по достоинству оценить то, что он сделал. И что еще сделает.

— То было последнее, что я ожидал увидеть, — признался Мишель. — Старинный револьвер. Только потом я рассмотрел, что он не такой уж старый. Старой была модель. А само оружие было исключительно новым. Я взял его в руку.

Он показал, как взвешивает оружие в руке.

— Я таких никогда не держал. А ты?

— Ну, теперь можно сказать, что держал. Но до этого ни разу.

До того, как пуля вошла в мозг ЛеДюка.

— Наше табельное оружие по сравнению с ним кажется несерьёзным. Хотя, я в курсе, что оно гораздо более эффективно.

— Зависит от того, какого эффекта ты ждёшь, — заметил Арман.

— Верно. И вот, револьвер полностью отвечал потребностям ЛеДюка. Он рассказал мне, как в первый раз вручил его кадетам. Револьвер хранился у него почти год, но ЛеДюк за это время ни разу не решился достать его. Не потому, что считал такое в корне неправильным, торопливо уверил он меня, а лишь потому, что боялся — кадеты кому-нибудь расскажут. Но потом решил, что может с этим справиться. Нужно всего лишь выбрать правильных студентов. И вовсе не слабаков, как можно подумать. Таких он запросто контролирует. Нет, он выбрал построптивее. Тех, кто наверняка станет сопротивляться его воле.