Большая охота - [2]

Тут он вконец смешался, махнул рукой, подхватил саквояж и поволок груз к броневику. Фома ринулся следом.

– В салон заходят через задний проход. Других дверей нету, – простодушно объяснил Викентий. – Лезьте через бортик, тут ступенька.

Ступенька была приварена к кузову как раз на уровне талии девушки. Варвара подняла правую ногу и попыталась дотянуться валенком до ступеньки, но безуспешно. Подняла левую – опять неудача.

– Плохо училась в балетной школе, – объяснила гостья Викентию.

– Ничего, сейчас залезете, – горячо сказал хозяин «газушки». – Становитесь коленками на ступеньку, подтягивайтесь на руках и переваливайтесь через борт. А я буду снизу толкать!

Викентий толкнул от всей души. Варя ахнула, перелетела через борт и рухнула на пол, застеленный оленьими шкурами. Лежа на шкурах, девушка огляделась. С потолка «салона» струила сиреневый свет тусклая лампочка. По бокам стояли деревянные скамейки, похожие на нары, застеленные каким-то тряпьем. Пахло бензином и свежими огурцами. «Откуда тут огурцы? – машинально подумала Варвара, усаживаясь на нары и потирая ушибленную коленку. – Может, они теплицы разводят?»

Викентий очутился рядом, сказал озабоченно:

– Перекусим маненько и тронемся. Ехать, однако, до Тибичей долго.

Следом за хозяином в кузов с шумом ввалился Фома. Он начал отряхиваться, орошая сидящих брызгами растаявшего снега.

– Кыш-ш, ядреный пух-х! – воскликнул Викентий.

– Гав! – отозвался Фома и обиженно отвернулся. Запищала радиостанция, привинченная болтами к столешнице.

Викентий схватил переговорную трубку и закричал:

– Слушаю!

Из динамика сквозь эфирный шторм прорвался искаженный радиобурями мятежный голос директора совхоза Касьяненко:

– Викентий! Гутарь громче! Это ты?

– Я! – завопил Викентий. Варвара закрыла уши ладонями. Фома исчез.

Между директором и зоотехником-танкистом состоялся следующий вопящий диалог:

– Дрова! Отвез?! – проголосил Касьяненко.

– А як же! – рискуя вывихнуть себе голосовые связки, проверещал Викентий. – Лябам! Три вязанки! Хоролям! Четыре! А Тибичам не надо! У них три столба! Ну те! Что у связистов сшиздили!

– Добре! А керосином? Океросинил?

– Океросинил! Всех!

– Понял! А корреспондентку?! Встретил? – не унимался Касьяненко.

– А як же!

– Ну як! Она!

– Озвереть! И не жить!

– Озвереть! В каком! Смысле!

– В прямом!

Касьяненко заголосил громче:

– Ты не дюже! А то враз! Дефолт! Сробшпь! Понял?

– Понял!

– То-то! Ну, корми! Ее! И вези на стойбище! Да чтоб… Тут голос директора захлебнулся и утонул совершенно в эфирных помехах.

Установилась гробовая тишина. Варвара открыла уши. Фома вопросительно просунул морду в дверь.

Викентий крякнул, пожаловался на связь, махнул рукой, разложил на столе возле рации цветной номер районной газеты «Демократическое Заполярье», порылся в ящике под нарами и вскоре выудил рыбину – мерзлую и звонкую, как серебряный слиток.

– Нельма, – пояснил он.

Тонким, как шило, и острым, как бритва, ножом он ловко снял с рыбины шкуру вместе с чешуей и принялся строгать бело-розовую тушку.

Сквозь пальцы Викентия обильно потек рыбий сок.

– Жир! – сказал Викентий и облизал пальцы. Скоро на газете высилась гора прозрачных белых стружек. Запахло свежими огурцами.

– Вот строганина!

Викентий разрезал хлеб на крупные куски и насыпал на заметку под заголовком «И помылся, и постригся» горку приправы из соли и черного молотого перца.

Варваре захотелось угостить Викентия чем-нибудь своим. Она порылась в саквояже и вытащила колбасу.

Викентий замахал руками:

– Уберите отраву!

Варвара хотела обидеться, но тут возбужденно заскулил Фома: он был согласен, он не считал колбасу ядом. Варвара отломила ему кусок.

Викентий выбрал большую стружку, обмакнул в приправу и отправил в рот.

– Знаете, – сказал он, блаженно чавкая, – вам надо забыть о котлетах и прочих пундиках. Будете есть рыбу, сырое мясо и пить кровь. Иначе, однако, с голоду помрете.

– Кровь? – в ужасе произнесла гостья.

– Оленью, – успокоил ее Викентий.

Варвара, поколебавшись, осторожно подцепила двумя коготками, как пинцетиком, небольшой ломтик строганины. Глядя на Викентия, уплетавшего за обе щеки, она боязливо откусила небольшую дольку, ожидая, что будет. Она почувствовала холодок нежнейшей плоти, растаявшей во рту. Вкус был необъясним и загадочен. Будто торопясь разгадать эту загадку, Варвара откусила новый кусок и проглотила – почти не жуя.

Викентий придвинул девушке кусок хлеба.

– Без хлеба нельзя. А то живот… Энто…

Съев несколько ломтей, Варя, к своему изумлению, почувствовала необыкновенный прилив сытости. Она прикинула, сколько бы умяла сейчас сала: с полкило, не меньше, голодала ведь целый день.

Викентий тоже, видать, наелся. Губы у него лоснились. Он вытер пальцы о ватные штаны и достал носовой платок – для чистой обтирки. В руках у него появился большой термос.

– Чай не пил – лишился сил! – веско сказал он.

Лицо у Викентия было широкое, скуластое. Над темными глазами свисала черная челка. А нос был каким-то плоским, словно по нему проехался асфальтовый каток. Заметив Варин взгляд, Викентй потрогал нос:

– На соревнованиях разбили… в армии еще. Когда-то боксом увлекался…

Они попили чаю, собрали мусор в пакет. Викентий засобирался. Свистнул собаке, выпрыгнул из кузова, взялся за дверку: