Большая нефть - [40]

О чем там говорил Векавищев? Стройматериалы. Да. В первую очередь — улучшить условия проживания нефтяников Сибири. В Москве Косыгин будет через несколько дней и первым делом озаботится этой проблемой.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Буров вернулся домой поздно. Наспех обтертые полотенцем лицо и волосы были в нефтяных пятнах, рубаха — тоже. «Галина рассердится — ведь ей стирать, — думал он, счастливо улыбаясь. — Но ведь она поймет! Поймет же она! Ведь это нефть!»

Он предвкушал, как откроет дверь, как Галина встретит его… Сначала на ее лице, как обычно в последние дни, будет недовольная мина: мол, опять задержался да еще и изгваздался весь… а потом она увидит, как он сияет, и поймет, что это за пятна… Он обхватит ее, поднимет, закружит, и они опять будут вместе смеяться, как прежде.

— Галя! — крикнул Буров, врываясь в квартиру. — Галя, ты только не сердись, что я грязный, потому что… Галя…

Тишина была ему ответом.

Он замер, прислушался. На мгновенье екнуло сердце: не стало ли ей плохо? В последнее время она плохо выглядела, была бледной. Он приписывал это ее пустым, вздорным обидам на него, обычным женским делам… Но вдруг все обстояло серьезнее, а он и не заметил? Вдруг она больна?

— Галя! — закричал Буров и заметался — из прихожей в комнату, оттуда — в кухню.

Галины нигде не было. Квартира стояла аккуратная, чисто прибранная, как и всегда… но пустая.

Наконец Буров заметил на кровати листок бумаги. Сел, не обращая внимания на то, что пачкает чистое покрывало рабочими штанами. Взял листок в руки.

«Гриша, я пыталась сказать тебе, но ты не слышал. Я больше не могу так жить. Уезжаю к родителям в Москву. Без меня тебе будет лучше. Я должна все обдумать и понять, как мне дальше поступать с моей жизнью. Будь счастлив. Галина».

Буров скомкал хрустнувший листок. Вот как? «Без меня тебе будет лучше»? Да кто она такая, чтобы вот так запросто решать его судьбу! Откуда ей знать, как ему лучше?!

— Стерва, — произнес он вслух.

Слово гулко брякнуло в пустом доме и затихло.

— Стерва! — заорал Буров и швырнул скомканный листок в стену. — Да ты знаешь, что сегодня… именно сегодня… Да что ты понимаешь?

Он вскочил и опять заметался по квартире. Ему было тесно, как тигру в клетке, стены давили его.

— Именно сегодня! — выкрикивал он. — Ну почему сегодня? Ты не знаешь!..

Да. Она не знала. Потому что он, зажав бутылку с нефтью в руке, гнался не за Галиным самолетом — он настигал самолет Косыгина. Галина находилась в аэропорту в тот самый момент… и он проехал мимо. А она даже не видела его. А если и видела, то не сочла нужным обратить внимание. Ну конечно. У нее свои планы. Она едет в Москву. К родителям. Обдумать, «что делать со своей жизнью дальше». Там, в Москве, ее уже поджидает этот ее бывший ухажер, как его… диссертацию недавно написал. Открытку прислал к Восьмому марта. Тьфу ты.

Где-то должна быть бутылка водки. В буфете. Точно. В буфете. Галина держала на разные случаи. Простуда, нервы или замерзшие гости. И еще у нее, помнится, была настойка на кедровых орешках. Марта делала и одну бутылку подарила.

Марта. Вот верная подруга. Никогда не бросит. И настойку делать умеет.

Буров выпил винтом водку, потом взялся за настойку и прикончил ее в два глотка. Легче не стало, но боль притупилась. Теперь она ворочалась в его желудке как несколько чугунных утюгов.

Буров понял, что необходимо выпить еще. Нажраться до беспамятства — это было бы лучше всего, но завтра на работу…

И еще он понял, что не может больше оставаться один и слушать эту звенящую тишину.

Буров выскочил из квартиры так стремительно, словно за ним гнались.

Дорошин жил на одной площадке с ним, дверь в дверь. Было уже поздно — к полуночи. Макар наверняка собирался спать. А жена и дети — те точно спали. Но в этот момент Бурову было безразлично. Боль терзала этого большого, сильного человека, терзала так сильно, что затмевала всякие доводы рассудка.

— Макар! — Он постучал в дверь.

За дверью никак не реагировали.

— Макар! Черт тебя дери! Ма-кар!

Алкоголь начал действовать: у Бурова заплетался язык, однако он этого пока не ощущал.

— Ма…кар…

Дверь отворилась, и Дорошин просочился на лестничную площадку. Так и есть, дети и жена уже спят. Буров рвался войти, но Дорошин деликатно и в то же время решительно преградил ему путь.

— Ты чего, Саныч? — удивленно спросил он. — Чего ты колотишься, как лось?

— Того! — бросил Буров, неодобрительно окидывая Дорошина взглядом.

Ну да, парторг стоял перед ним в тапочках на босу ногу, в семейных, извиняюсь, трусах и майке на голое тело. А как еще прикажете ему стоять, если его выдернули из кровати?

— Случилось что-то, Гриша? — нахмурился Дорошин. Что-то в сумасшедшем лице Бурова его насторожило.

— Случилось! — рявкнул Буров. — Одевайся!

Дорошин нырнул на секунду в квартиру и тотчас возвратился в пальто, наброшенном на плечи.

— Ну, что случилось-то? — уже мягче переспросил парторг.

Буров, покачиваясь, глядел на него глазами, полными яростных слез.

— Бр-росила она меня! — воскликнул он, патетически напирая на «р». — Бр-росила!

— Кто бросила? — не понял Дорошин.

— Макар! — Буров шатнулся и схватился за дорошинское пальто, едва не своротив на пол хрупкого парторга. — Макар! Бросила. Боевая подр-руга моя!