Большая книга ужасов — 74 - [67]

Приказ апейрона прозвучал так требовательно, что Роман невольно открыл глаза и увидел, как тела Юли и Димы Шаткина поднимаются в воздух высоко над его головой. Над их спинами разворачиваются жуткие перепончатые крылья, руки и ноги вытягиваются в огромные склизкие щупальца, с легкостью взрывающие асфальт вокруг неподвижного зрителя. Тучи в небе становятся черными, превращая день в ночь. Густой удушливый воздух разрывают голубоватые молнии, с грохотом врезаясь в землю. Крылатые силуэты взмывают высоко вверх, врезаясь в толщу угольных облаков, окрашивая их в кровавый багрянец. На землю падают первые тяжелые капли. И вот уже с небес хлещут потоки крови, заливая улицы, дома и неподвижные фигуры людей. Кровь тут же истлевает, превращаясь в пепел, и жирными хлопьями снова поднимается в воздух.

— Мне подвластно все! — прозвучал будто отовсюду сиплый бесформенный голос. И от этого звука Романа прошиб ледяной озноб.

Чудовищная фантасмагория закончилась так же резко, как и началась, и парень вряд ли смог бы уверенно поручиться за то, что все это произошло на самом деле. Он остался стоять посреди улицы, раздавленный, выбившийся из сил, потерявший надежду.

Ноги безвольно подогнулись, и Волкогонов уселся прямо на тротуар. Иридиевая плата осталась валяться рядом. Судя по всему, теперь от нее уже не было никакой пользы — апейрон вполне внятно продемонстрировал, что «космический металл» больше не может его остановить. Спасительные строчки в голове тоже больше не звучали.

Все усилия оказались потрачены впустую. Он не смог никого спасти. Люди, которые были ему дороги, превратились в бездушных кукол, а остатки привычного мира рассыпались в прах.

Парень сидел на грязной мостовой, сжимая голову руками, в окружении молчаливых фигур, которые больше не могли называться людьми.

Глава 22

Нет таких секретов, которые бы я не смог раскрыть.

Живой ли организм — я стану его клеткой, ядерной или безъядерной. Я с легкостью создаю цитоплазму, ядро, внутриядерное пространство. Это так же легко и забавно, как игра в кубики у неразвитых человеческих существ.

Я могу расковыривать ядра и митохондрии, проникать и моделировать хромосомы, сдвигать и раздвигать молекулы и нуклеотиды ДНК.

Я могу нырять глубже. Молекулы ДНК и РНК. Атомы.

Я ныряю все глубже: ядро атома, протоны и нейтроны.

И сразу выворачиваю наизнанку — Галактика!

Звезды, газ, пыль и темная, черная материя — такая же тайная, впитывающая, как и я в первые минуты моего рождения.

Неужели есть то, что я не могу разгадать?

Во что не могу превратиться?

Сквозь слезы парень смотрел на неподвижные фигуры людей-кукол, на такие привычные, но ужасно чужие пролеты улиц, на дома, казалось, навеки отсыревшие от постоянного дождя. Все, что он видел, должно было быть родным, вселять надежду, давать силы, но, увы, теперь город, в котором Волкогонов вырос, сделался далеким и незнакомым. Бездушным. Все существо парня заполнили пустота и безнадежность. Он перепробовал все, что только мог, но ничего не сработало. Апейрон выиграл, не оставив людям даже малейшего шанса. Все усилия оказались напрасными, скоро Землю поглотит сверхразум, использующий людей, как бессловесное сырье, и не останется ничего.

Роману было сложно представить себе это «ничего», но что-то в душе подсказывало, что большей утраты быть просто не может. И не у кого искать помощи.

Такой горечи и одиночества он еще никогда не испытывал. Ему не у кого было попросить помощи, не к кому было обратиться за советом или поддержкой. В кино у главного героя всегда были соратники, помощники и наставники. По сути, он никогда не оставался один, потому что всякий раз находился человек, готовый помочь. А у Волкогонова не оказалось никого. Друзья превратились в бессловесных марионеток, и даже если бы он захотел обратиться к кому-то из них, попытался вывести из этой кошмарной летаргии — апейрон сразу бы узнал, и для людей это могло закончиться весьма плачевно.

Было очень странно, что всесильное протовещество сохранило ему жизнь, когда с помощью своих людей-кукол могло в секунду разорвать на части. Мало того, оно не только позволило ему продолжать жить, но даже оставило свободу. Почему — парень не знал. Он мог только предполагать, например, что сверхразум оставил его «на закуску», решив посмотреть, что станет делать человек, лишенный всего, ради чего у него был смысл бороться. Или, возможно, апейрон просто не смог совладать с глупым по уши влюбленным поэтом. Или банально потерял к нему всякий интерес, удостоверившись, что гораздо сильнее. Какой бы вариант в итоге ни оказался верным, это ничего не меняло. Роман остался жив и свободен, но ничего не мог предпринять: все пути к спасению были отрезаны.

В какой-то момент у Волкогонова вспыхнула надежда, что родители или кто-то из знакомых взрослых может еще оставаться вне власти апейрона, и они смогут как-нибудь ему помочь… Но тут же в голове всплыл чудовищный образ мамы и папы, неподвижно сидящих на кухне с оплывшими, покрытыми зеленоватой патиной лицами. Глядя на то, что творилось сейчас на улицах, вряд ли стоило рассчитывать, что возраст, жизненный опыт или положение в обществе смогли бы кого-то спасти от влияния протовещества. А даже если бы и нашелся такой человек, о чем его просить, какую помощь один слабак смог бы оказать другому? Перед внутренним взором Волкогонова чередой шли застывшие лица учителей, завуча, Ларисы Николаевны Греховой и Кузьмича, выстраиваясь в кавалькаду безнадежности и страха.