Большая Книга. Том 1. Имперский сирота - [22]

Владимира проводили аплодисментами и восклицаниями, а центр круга вновь занял морской волк для финального награждения, которое и было проведено в обстановке полного ликования гладкобедрым русалочьим корпусом и прибившейся к ней разрисованной детской нечистью. Моряк и принцессы вознесли над головами шампанское, которое было тут же открыто по команде пузатого Нептуна, и, отпив немного прямо из горлышек льющейся пены, со смехом отправили бутылки в круг, своим верным болельщикам. Отдыхающие тоже пили из горла, хохоча и захлебываясь от вскипающих у них во рту пузырьков. Каждый делал глоток и передавал соседу, и скоро веселый гомон заполнил не только весь пляж, но и всю чашу озера, от гор до гор, и отражался от них звонким эхом, по крайней мере, так чудилось Ясу, стоящему вместе с мамой в кругу зрителей. Вот и его мама с удовольствием хлебнула шипучки, поперхнулась, рассмеялась, и внезапно подняв Яса на руки, закружилась с ним быстро-быстро, так, что небо над головой превратилось круг. А вот и отец, отдохнув после конкурса взял их обоих на руки и тоже стал кружить. Яс громко и счастливо смеялся. «Как же я люблю тебя, мамусик и тебя, папусик» – прошептал он, закрыв глаза, а папа, не переставая кружить их на руках, поцеловал его прямо в губы своими колючими от щетины и немного кисловатыми от шампанского губами.

Нептун меж тем, закончив с протоколом награждения, так же неизвестно откуда, словно из воздуха, вытащил гитару. Уперев ее между ногой и довольно солидным пузом, он неожиданно приятным высоким голосом исполнил незнакомую Ясу песню, сопровождающуюся жаркими и игривыми подпевками русалок. Судя по тому, как все мужики стали ему громко подпевать хором, а женщины заливисто смеяться и закрывать лицо ладонями, Нептун был артист что надо. Третий припев уже подпевали все. Разрумянившись, блестящими глазами глядя на Нептуна-гитариста, мужчины и женщины хором повторяли за ним строчки припева, заглушая своим речитативом слабый вечерний иссык-кульский прибой.

Ясу внезапно стало всего этого веселья чересчур. Он поднял голову и обернулся: солнце уже склонялось к силуэтам гор справа от их пансионата; еще было светло, но уже чувствовалось скорое приближение вечера. Яс вышел на косу, которая вдавалась довольно далеко в озеро и поэтому ходить по ней ему было запрещено, но папа с мамой праздновали вместе со всеми на пляже и не видели, куда он пошел. Он пока еще очень плохо плавал, а коса давала возможность отойти от пляжа и услышать совсем другие звуки, которые на берегу заглушались шумом курорта. Сам того не заметив, он зашел так далеко, что люди на берегу стали еле видны, а их гомон был уже почти не слышен. Ясу стало страшновато. Он сел на песок косы, покрытый тонким слоем теплой воды, обнял колени руками, положил на них подбородок, прищурился и посмотрел на закат – небо на горизонте уже окрасилось в тот нежный оранжево-розовый цвет, который позже он назовет цветом фламинго. И таким же цветом были окрашены макушки гор справа, на южных склонах Алатау, их общих с Киргизией гор.

«В минуты эти я люблю смотреть

на Гималаи – Будд земных владенья,

когда закатный диск, зайдя на треть

за Джомолунгму завершает день. Я

переворачиваю жизни старый лист.

И начинаю новый без волненья.

Я чист, красив и мудр, как горный лис,

и впитываю ток иных энергий».

В тот вечер Яс, конечно же, не знал и половины слов из этого стиха, который он напишет спустя четверть века. Он не то, что складывать стихи, а и читать пока что не умел. Его в этот нежный закатный вечер на берегу уже всем сердцем любимого им озера сейчас занимало вот что: почему взрослые не слышат голосов? Яс это точно знал, потому что спрашивал и у мамы с папой, и у дедушки с бабушками. А он и его друг Лёнька слышали. Яс приготовился смотреть, как солнце будет заходить за горизонт, и как исчезнет вместе с ним и солнечная дорожка на озере, и тепло в воздухе, останется только один цвет фламинго, да и то ненадолго. Но полюбоваться на это зрелище ему в этот вечер не пришлось. Потому что чуть дальше, примерно метрах в десяти, он вдруг увидел лежащего вниз лицом мальчика.

Сначала Яс лишь скользнул взглядом по нему, думая, что он просто тренируется не дышать под водой, и сейчас поднимет над поверхностью лицо, отфыркиваясь и сея вокруг себя сотни мелких брызг. Он даже вначале был очень раздосадован, что этот мальчишка, который, судя по росту, был немного старше его, будет мешать ему любоваться в тишине цветом фламинго над остриями гор. Но секунды шли, а мальчик все не выныривал. Яс уже совсем позабыл про свой любимый закат. Он, не отрываясь, смотрел на мальчика, ожидая, что вот-вот вдруг откроется фокус: мальчишка высунет из воды тонкую соломинку, улыбнется ему и скажет что-нибудь, вроде «что, дурачина, съел? Обманули дурака на четыре кулака!» и побежит по косе к берегу, высоко выбрасывая над водой свои пятки, чтобы вода не мешала его галопу. Но секунды шли, а он все не выныривал. У Яса что-то внутри опустилось вниз живота, как это бывало в его самом кошмарном сне, когда он стоит на перилах балкона и смотрит вниз на асфальт. Яс оглянулся в поисках кого-нибудь из взрослых, кто мог бы прийти сейчас ему на помощь, но кроме них двоих на косе больше никого не было: все веселились с Нептуном на пляже. Шестым чувством понимая, что мальчик уже не мальчик, Яс заревел от страха и жалости, сначала еле всхлипывая, потом все громче, и, наконец, в голос, надсадно. Не переставая реветь, на автомате перебирая ногами, он побежал к пляжу, где Нептун все еще веселил стар и млад.