Большая книга одесского юмора (сборник) - [32]

– Так говорят же тебе – в дали! – неловко пошутила Ляля, всем своим видом показывая, как ей неудобно за своего необразованного мужа. – Просто, наверное, нужно присмотреться…

– Нет, – твердо сказал Вова. – Это мы не берем. Я этот абстракционизм вообще ненавижу.

– Совершенно с вами согласен, – бодро закивал головой гость. – Я его сам терпеть не могу. Бездарнейшая картина!.. Даже не понимаю, зачем я ее вам принес… – И на глазах изумленных Хомяков быстро разорвал Сальвадора Дали на мелкие кусочки. – Но взгляните на это совершенно бесценное полотно! – продолжал он, доставая следующий лист бумаги. – «Мишки в сосновом бору»! Здесь, я думаю, для вас уже будет почти все понятно!..

– Тем более не берем! – отмахнулся Вова. – Я эту лагерную тематику в квартире не потерплю. «Мишки на севере», «Мишки на лесоповале»… Насмотрелся уже в свое время… И боюсь, еще насмотрюсь…

– Но, Вовочка, – сильно расстроилась Ляля, – надо же что-то приобрести. Больше такого шанса нам может и не представиться…

– Да что я, не понимаю! – взорвался Хомяк. – Раз уж у всего мира крыша поехала от этого чертова искусства, надо как-то соответствовать… Но тогда уж хотелось бы чего-нибудь, я не знаю… Ну, типа, не копию там, а оригинал… Желательно антиквариат… Ну, чтобы деньги вложить!

– Есть, – твердо ответил гость, гипнотически глядя на Хомяка. – Исключительно только для вас. Именно оригинал. Антиквариат. И именно для того, чтобы вкладывать деньги.

И с этими словами он достал из своего кейса выполненную в натуральную величину ярко раскрашенную, хоть и потемневшую от времени керамическую фигуру, в которой Хомяки, родись они лет на пятнадцать раньше, сразу смогли бы узнать популярную в те времена среди посетителей одесского Привоза кошку-копилку.

– Ништяк! – ахнула Ляля. – Боже, какая прелесть!

– В каталоге Эрмитажа этот шедевр числится под названием «Бенгальский лев», – заметил президент транснациональной корпорации.

– А это точно антиквариат? – спросил Вова. – В смысле – вещь давно сделана?

– В шестнадцатом веке.

– А сейчас какой? – заинтересовалась Ляля.

– Сейчас двадцатый. Да тут и так видно, что вещь старинная. Вот ухо отбито. Я думаю, это работа Леонардо да Винчи.

– Хулиган, – не одобрил Хомяк.

– Кто?

– Этот самый Давинча – взял ухо отбил!..

– Нет, вы не поняли. Да Винчи – это автор шедевра. А ухо… Вы ведь бывали в Италии?

– Еще сколько раз!

– Обратили внимание: Венера Милосская – с отбитыми руками, Аполлон – с отбитым носом?.. И ничего. Они от этого, наоборот, в сто раз дороже становятся…

– Ну, по музеям нам там ходить некогда, – ответил Вова. – Но в прошлую субботу мы в этой Италии так погудели с братвой в одном ресторане, что к утру от него камня на камне… Ну, в общем, как вы говорите, так ему теперь вообще цены нету.

– Понятно, – кивнул гость. – Так что, «Льва» будете приобретать?

– Хочу! – опять ахнула Ляля. – Ой как хочу!

– Подожди! – одернул ее Хомяк. – А какая цена?

– Вам как ценителю собственно «Лев» обойдется в одну тысячу долларов.

– Покупаем! – твердо сказала Ляля.

– Да подожди ты! – опять остановил ее Вова. – «Лев», «Лев»… Что я, не вижу, что ли, что это кошка?.. Хотя, может, ее и слепил этот самый… Довинченный…

– А я хочу!.. Ну посмотри, дорогой, – она же как живая!

– Но все-таки не живая…

– Пожалуйста, – вмешался в разговор американский гость. – Я могу и живую!.. Хотя, конечно… Живая, шестнадцатый век… Это вам будет стоить дороже…

– Да я и эту, дохлую, за тысячу долларов не куплю! – разозлился Хомяк. – Да никогда в жизни!

– Правильно, – подтвердил мистер Пургалин. – Потому что вы же прекрасно понимаете, что на самом деле она стоит намного дороже! Если вы обратили внимание, я сказал, что тысячу долларов стоит собственно «Лев». Но это еще не все.

– А что же еще? – насторожились Вова и Ляля.

– Видите это отверстие на голове у животного? – таинственно заговорил хозяин «Брайтонского Лувра», и глаза его блеснули, как бриллиантовые запонки. – Эту художественно выполненную прорезь? Великий Леонардо сделал ее специально для монет. Таким образом скульптор как бы подтвердил вашу блестящую мысль о том, что большие деньги следует вкладывать только в бессмертные произведения искусства. И люди вкладывали! Богатые вельможи, особы королевских кровей, которым в разное время принадлежала эта скульптура, бросали сюда золотые луидоры, потом эти… сестерции тоже бросали, и главное – пиастры! Пиастры! – закричал он вдруг каким-то попугаичьим голосом. – Слышите, сколько их там накопилось? – и Мефистофель потряс копилку под ухом у Хомяка.

– Сколько? – спросил Хомяк, и глаза его блеснули не хуже, чем у Мефистофеля.

– А вы как думаете – за четыреста лет? Так что в целом это произведение искусства вообще не имеет цены. Я купил его в Англии, можно сказать, по случаю, из-под полы у наследника королевского престола. За двадцать тысяч долларов. Но вам как истинному ценителю продам за девятнадцать.

– Бери, Пусик! Бери! – подскочила Ляля. – За девятнадцать тысяч – это классное предложение!

– Да подожди ты, в натуре! – напрягся Хомяк. – А если там не эти самые… луидоры, а какие-нибудь жетоны на метро?

– Исключено! – торжествующе вскричал заграничный гость. – Я выяснял: в Италии в шестнадцатом веке метро еще не было. Так что я думаю – тут просто несметные сокровища!