Большая интрига - [7]

Он подмигнул ей. Она немного удивилась его веселости в этот скорбный день, ей даже показалось, что он совсем забыл о генерале.

Реджинальд полил вином грейпфрут и протянул его Луизе. Затем он принялся очищать банан. Он ел его с видимым удовольствием, даже с наслаждением. Луиза опустила глаза и, как бы застыв, не произнесла ни одного слова.

— Да что с вами, Луиза? — воскликнул он наконец. — Вы же ничего не едите!

Она подняла на него мокрые от слез глаза и отрицательно покачала головой.

— В такой день мне ничего не лезет в горло. Нет, Реджинальд, будет лучше, пожалуй, если я поднимусь к себе и немного отдохну.

Он мельком посмотрел в сторону кладовой и, убедившись, что оттуда никто не выходит, сказал вполголоса:

— Отдохнуть? Как это? И вы могли бы сейчас заснуть, Луиза? И это в день моего приезда? А я-то только и думаю, как бы мне подольше побыть рядом с вами…

— И я тоже, разумеется. Но, видите ли, обстоятельства… Это просто невозможно, вы же сами отлично понимаете. Потом мне надо будет сменить Мари у изголовья покойного. Вдобавок я чувствую себя совершенно разбитой.

— Разбитой?! Нет, нет! Вам необходимо что-нибудь поесть.

— Едва ли я смогу.

— Ничего. Немного рома взбодрит вас. Нет ничего лучше для поднятия жизненного тонуса! Когда нашим морякам приходится выполнять какую-нибудь особенно тяжелую работу, им всегда дают двойную порцию рома, после которой они готовы взяться за любую работу.

Луиза горько усмехнулась и напомнила ему:

— Реджинальд, я не моряк, я всего лишь женщина.

— Слава Богу! — воскликнул он весело и хлопнул в ладоши, чтобы позвать Сефизу и попросить принести рома.

— Предупреждаю вас, что не буду его пить, — заявила Луиза.

— Поступайте, как знаете, но мне-то вы позволите выпить столько, сколько я хочу?

Она ничего не ответила ему. Мобрей взял графинчик из рук Сефизы и наполнил свою рюмку. Ему надо было слегка напиться, быть навеселе, чтобы сыграть первую большую сцену из спектакля, который он уже поставил в своем воображении.

Он выпил залпом, не глядя на нее, и, поставив рюмку на стол, добавил своим ласковым голосом с некоторой долей серьезности:

— Луиза, вы напрасно не последовали моему примеру. Мне думается, что двум влюбленным всегда надо действовать заодно.

Откинувшись слегка назад, прищурив глаза, он вынул из кармана брюк коротенькую курительную трубку и небольшой кисет из зеленой кожи. Открыв его, он набил трубку табаком и сделал знак Сефизе, чтобы она принесла зажженную свечу. Когда он разжег трубку, а Сефиза ушла, он встал и, обогнув стол, подошел к Луизе и прижался к ее спине животом, как если бы хотел сказать ей что-то по секрету. Она повернулась к нему. Но тут он рассмеялся, отшатнулся от нее и занял свое место, посмеиваясь и выпуская клубы дыма. Он смеялся спокойно и беззаботно. А глаза светились каким-то особенно ярким светом. Она вдруг почувствовала, как Мобрей крепко сжал ее ноги. От волнения и нежности прикосновения у Луизы потемнело в глазах, кровь застыла в ее жилах. Обеими руками она стиснула себе грудь.

Луиза спрашивала себя, что он ей сейчас скажет. Она наклонила голову, чтобы как-то скрыть свое волнение, но Мобрей все настойчивее и ловчее действовал своими ногами. Высокие каблуки шевалье были уже почти на уровне ее колен, и он пытался поднять их еще выше. Луиза почувствовала, что силы оставляют ее. Она приподняла голову, глазами умоляя его прекратить, давая понять, что сейчас не время, что лучше подождать, что сегодняшний вечер следовало посвятить молитве. Но в глубине души она не верила самой себе, опьянев от желания.

А Реджинальд продолжал попыхивать трубочкой. В его насмешливых глазах сверкало какое-то пламя, по являющееся у мужчин, которые чувствуют, что они уже победили, уже почти у цели… Рот его был чуть-чуть приоткрыт, он продолжал выпускать дым. Она видела его розовый язык, ловкий и умелый, которым он проводил по белоснежным зубам.

— Луиза, — сказал он наконец, стряхнув пепел в свою тарелку, — мне кажется, что вы действительно очень устали и что вам надо пойти спать.

Лицо молодой женщины слегка омрачилось. Она состроила очаровательную гримасу. Мобрей отлично понимал подобные выражения. Он сравнил Луизу с цветком еще в состоянии бутона, который должен вот-вот раскрыться, достигнув стадии зрелости. Он гордился этим, полагая, что это была его заслуга, что Луиза наконец-то поняла себя, и именно он открыл ей истинную природу ее чувств.

Она вздохнула. Значит, все, что он пытался сделать, чувства, которые он пробудил в ней, гладя ее ноги своими ногами, окончится простым и коротким словом «до свидания» и прощанием без всякой надежды на продолжение. А ведь еще несколько минут назад она думала о том, что этой ночью следовало только молиться, она убеждала себя, что ни о чем другом не помышляет.

Немного поколебавшись, она стряхнула с себя все огорчения и разочарования:

— Вы правы! Мне надо пойти отдохнуть.

Откинувшись назад, он стал покачиваться на стуле.

— Послушайте, Луиза, — сказал он, — ведь Мари будет у постели покойного до самой полуночи. А мы с вами не виделись так давно, и я полагаю, что нам найдется кое-что сказать друг другу. Если вы действительно решили не ложиться спать, я с удовольствием составлю вам компанию на некоторое время. Позвольте мне прийти в вашу спальню через несколько минут.