Большая интрига - [23]

— Насколько мне известно, Байярдель — не флибустьер, не пират, — заметила Мари тихим голосом. — Однако его, таковым считают. Этот человек очень предан мне, и я отвечаю за его лояльность и моральные качества. Кроме того, Байярдель выполняет на острове почетную работу и имеет высокое звание: он начальник береговой охраны острова от дикарей.

— Флибустьеры — это те же дикари, — ответил Реджинальд.

— Ну и дальше что?

— А то, что Байярдель будет гоняться за пиратами, если он лоялен! Он победит их или погибнет в сражении, если он такой верный и храбрый, каким вы его описываете. В противном случае, если он лишен этих добродетелей, ему нетрудно будет перейти на сторону врага, и вот тогда его нужно будет повесить, как и других.

— Ах! — воскликнула Мари, дав понять шотландцу, что сердце ее разрывается на части — Вы плохо судите об этих людях! Вы не знаете, чем я обязана им.

— Я знаю, — твердо сказал он, — но вы можете потерять из-за них наследство вашего сына.

Наступило тяжелое молчание, во время которого шевалье не отрываясь смотрел на Мари. Затем он продолжил:

— Я хотел бы, друг мой, сказать вам еще многое, чтобы вы встали на верный путь. Надеюсь, вам известно, что я объездил почти весь свет и что за двадцать лет моих путешествий я много повидал. Говорю вам об этом, потому что знаю, что «Речи о состоянии мира и войны» Макиавелли являются вашей настольной книгой. И все-таки я чувствую, что вы слушаете меня в пол-уха. Цель оправдывает средства, так-то! Никто вам не говорит, что нападая на пиратов, вы осуждаете Лефора. С другой стороны, подчиняясь воле народа, вы подчиняетесь королю.

— Королю? — изумилась она.

— Именно так, — ответил он. — У меня с собой есть копия приказа, отданного губернатору Гваделупы, в котором Его Величество доводит до сведения через своего министра следующее: «… зло, причиняемое пиратскими набегами настолько очевидно, что командующий эскадры, идущей в Пуэнт-а-Питр, получил приказ захватывать всех пиратов, встреченных в море, и доставлять их в Гваделупу, где их будут судить как разбойников в соответствии с действующими указами». В этом указе есть добавление, — уточнил он. — «Флибустьеры должны быть информированы о намерениях. Его Величества с тем, чтобы эти люди с момента получения приказа проявили склонность, как этого желает Его Величество, к обработке земли или же занятию торговлей, являющимся главным способом поддержки колонии…»

— Но, — воскликнула Мари, — неужели Его Величество так плохо информировано, не знает, что без этих флибустьеров многие враги нашей страны без всяких колебаний будут останавливать наши корабли, чтобы уморить нас с голоду? Ведь дело в том, что господин де Пуэнси создал свой собственный флот с тем, чтобы французские корабли не могли быть остановлены голландскими, испанскими… и даже английскими кораблями, — добавила она после некоторого колебания.

— Не означает ли это, дорогая Мари, что вы решили не подчиниться королю, общественному мнению и тем самым потерять наследство, которое должен получить ваш сын? Какая важность, если один или два корабля не прибудут на место, зато маленький Жак не потеряет того, что он должен получить по праву!

Она схватилась за голову обеими руками; Реджинальд просто добивал ее своими аргументами. Она думала о Лефоре, от которого давно не было известий, о Байярделе, давшем ей клятву служить верой и правдой. Она говорила себе, что осудить Лефора означало бы ранить в самое сердце начальника береговой, охраны. Могла бы она осудить этих двух мужчин, которым она так многим была обязана, если не всем своим счастьем, оставшись хорошей матерью и верной супругой в своем вдовстве?

Но реальная жизнь брала свое, и она часто повторяла себе, что в государственных делах чувства никогда не приводят ни к чему хорошему.

Реджинальд был прав: в первую очередь надо было сохранить любой ценой наследство маленького Жака. А уж потом подумать, как действовать дальше.

По ее мнению, необходимо было сначала решить самые неотложные вопросы. Впрочем, она это и делала, поспешив собрать Высший Совет на следующий же день после похорон своего дорогого мужа, в то время как она думала только о сыне и желала жить теперь только для него.

Реджинальд нежно похлопывал ее по руке. Она не отнимала ее, ибо не видела в этом жесте шотландца ничего предосудительного, а всего лишь проявление симпатии и чистой дружбы.

Шевалье был слишком тонким человеком и понимал, что было бы абсолютно несвоевременным начинать ухаживания, которые должны были окончиться для него победой, ибо он давно поборол сопротивление Мари. Почему теперь, когда ее муж умер, она отказала бы ему в любви, которой она сама так жаждала при жизни генерала?

Он следил за борьбой, которая происходила в ней, и чувствовал, что его аргументы достигли цели.

Если бы он не сдерживал себя, то сейчас потер бы руки от удовольствия.

Действительно, все теперь было ясно. Мари потребует утверждения на пост, который занимал генерал, и без труда добьется этого от Высшего Совета, тем более, что ее программа будет такой же, как и программа Мерри Рулза, ее главного соперника. Эта программа будет сильно отличаться от той, которую проводил в свое время губернатор острова дю Парке. Когда Мари станет генерал-лейтенантом острова Мартиники, Реджинальд будет давать ей советы и руководить ею. Тогда все препятствия, стоящие на пути реализации его планов, исчезнут. Он сможет спокойно призвать на помощь своих братьев-англичан. Те захватят остров. Он же станет, в свою очередь, губернатором, единственным губернатором со всеми вытекающими отсюда последствиями.