Большая интрига - [20]

Решив, что он достаточно сказал, отец Шевийяр умолк и снова сел. Он, без сомнения, полагал, что все было окончено и что каждый вернется к начатому разговору.

Капитан Байярдель уже подходил к двери, когда вдруг услышал этот взволнованный голос, говорящий в защиту Лефора. Тогда он остановился, чтобы до конца дослушать речь. Теперь, как и Шевийяр, он полагал, что инцидент исчерпан.

Каково же было его удивление, когда он услышал слова колониста де Пленвилля:

— Прошу извинить меня, святой отец, но я не могу безоговорочно принять аргументы, выдвинутые вами. Есть дикари, которых мы можем принять в нашу среду, как например те, которые спустились сегодня с холмов, чтобы отдать последние почести нашему генералу. Но есть также между Басс-Пуэнтом и Кюль де Саком и англичане, решившие добраться до наших жилищ и перерезать наши семьи! Вы это знаете лучше, чем кто-либо другой! Что касается меня, то я твердо заявляю, что буду уничтожать их всех без разбору без малейшего угрызения совести!

Раздался одобрительный шепот, который он прервал еще более громким голосом:

— Что же до капитана Лефора, то мы все знаем, что он разбойник! В прошлом дезертир, которому генерал когда-то спас жизнь. А потом он стал убийцей, загубившим жизнь двадцати лучших колонистов нашего острова, заманив их в ловушку. Недовольный этим результатом, он вдобавок сделал все для того, чтобы многие из наших были приговорены к смертной казни, обвиненные им как участники заговора. Я знаю, что эти люди были в конце концов помилованы генералом, однако Лефор не имел к этому помилованию никакого отношения. А еще я хочу напомнить, что Лефор продался командору де Пуэнси, предварительно продав ему губернатора Ноэля Патокля де Туази. С этого самого дня он обзавелся кораблем, вооруженным самим де Пуэнси!

Конечно, капитан Байярдель не мог слушать дальше. Быстрый, как молния, он вытащил из ножен свою длинную рапиру и воскликнул громовым голосом:

— Пусть умрет наглец, посмевший произнести столь гнусную ложь!

Он резко оттолкнул капитана де Ля Гаренна и Лестибудуа де Ля Валле, которые тщетно пытались удержать его: рапира уже сверкала, словно молния, среди разноцветных мундиров.

Капитан Байярдель был не из тех, кто предает. Оказавшись перед колонистом Пленвиллем, он воскликнул тем же громовым голосом:

— Дайте оружие этому человеку! Пусть ему дадут оружие, тогда я смогу впихнуть назад в его глотку все те глупости, которые он изрек здесь в вашем присутствии!

Белый, как мел, Пленвилль отступил назад, ища выхода. Он знал, каким великолепным фехтовальщиком был капитан, и у него не было никакого желания сражаться с Байярделем.

— Шпагу! Шпагу этому презренному болтуну! — продолжал в исступлении кричать капитан, ища налившимися кровью глазами, у кого бы вытащить из-за пояса шпагу, чтобы бросить ее к ногам своего врага.

Ослепленный от гнева, не владея больше собой, он заметил шпагу майора Мерри Рулза. Одним прыжком он оказался рядом с майором и уже собирался схватить его рапиру, как вдруг с верхних ступеней лестницы раздался ровный, холодный и властный голос человека, хорошо владеющего собой. Даже если бы вдруг в этот момент заговорил сам покойный генерал, он бы не произвел такого впечатления.

— Что это за люди, желающие драться на шпагах в тот день, когда каждый должен предаться всей душой воспоминаниям и скорби? Кому пришло в голову сеять смуту в умах людей? Кто посмел забыть, что еще вчера генерал дю Парке правил здесь во имя счастья и процветания нашего острова, во имя справедливости? Кто посмел обвинить такого человека, как Ив Лефор, а также и других верных генералу дю Парке людей, которым он дарил свою дружбу?

Воцарилась мертвая тишина. Все головы разом повернулись в сторону говорящей. Это была Мари. Она продолжила:

— Капитан Байярдель, прошу вас удалиться. Я понимаю, что горестные минуты, которые мы только что пережили, могли разгорячить головы, однако я не потерплю, чтобы проявляли неуважение к памяти генерала дю Парке в тот самый день, когда его положили в землю.

Байярдель вложил свою рапиру в ножны. Широким жестом взмахнул он своей шляпой и пошел к выходу, громко стуча сапогами со шпорами.

Когда он вышел, Мари медленно стала спускаться по лестнице.

Гордым взглядом окинула она озадаченных присутствующих, онемевших от чарующей красоты, естественной красоты, подчеркнутой траурной одеждой и вуалью, легкой, как дымка. Под ней виднелось ее побледневшее лицо, и все же вуаль не могла скрыть странного блеска ее глаз.

Все были поражены тем, что черты ее лица больше не выражали горя, напротив, она была полна решимости и твердости.

Все смотрели на нее, не сводя глаз. Остановившись посреди лестницы, она обвела медленным взглядом каждого по очереди всех собравшихся в салоне мужчин. Вначале ее взгляд остановился на Мерри Рулзе, который не смог скрыть впечатления, произведенного на него появлением вдовы, затем на Мобрея, лицо которого сияло от восхищения.

Остудив свой гнев, Мари заявила строгим и серьезным тоном.

— Господа, мне хотелось бы подождать немного, пока в ваших сердцах воцарится мир, только тогда я смогу начать разговор об одном из самых важных вопросов, от решения которого зависит судьба нашего острова. Но только что виденное мной заставляет меня думать, что вместо того, чтобы вернуть желанный мир время только лишь горячит ваши умы. Этот инцидент явился лишним подтверждением того, какой невосполнимой потерей для Мартиники явилась смерть моего несчастного супруга генерала дю Парке. Я предвижу опасность того, что люди начнут ненавидеть друг друга и ссориться. Поэтому я прошу вас забыть о разногласиях, словно их никогда не было.