Большая игра - [40]

У классного руководителя Геринской характер суровый, поэтому для храбрости надо взять с собой Яни.

Третье. Может быть, вместе с Яни… Или нет, лучше самому срочно выяснить историю с «членскими взносами» Паскала.

Четвертое. Четвертое связано с третьим и вытекает из выяснения вопроса о таинственных членских взносах. В первый раз случилось, чтобы кто-то додумался собирать членские взносы чавдарцев. Похоже на злоупотребление деньгами и служебным положением. Но какой суммой злоупотребил Паскал? И каким служебным положением? Выяснить это, и тогда можно назначить день и час бомбового удара. Хотя состояние боевой готовности, выражаясь военным языком, отнюдь не удовлетворительное.

Итак, вперед!

24

Сколько раз мать сердито выговаривала Чавдару за бритье в кухне, когда ванная свободна, но он делал по-своему. И сейчас, надувая то одну, то другую щеку, Чавдар легко водил бритвой по намыленному подбородку. Густая пышная пена стекала с лезвия, и под ней проступала гладкая, блестящая, с легким загаром кожа.

— Ну, как? — Чавдар сдул пену.

— Порядок, — ответил Паскал, сидя за кухонным столом, покрытым белой клеенкой.

Братья были одни в кухне, мать бесшумно двигалась в соседней комнате, и вся их квартира была какая-то тихая, с плотно закрытыми окнами, спущенными шторами. Везде было чисто прибрано, уже не пахло краской, скипидаром и олифой, и даже крошечная прихожая стала казаться просторнее.

— Значит, и ботинки?

— Ботинки.

— На каучуке?

— На каучуке!

— И ужин? Фаршированный перец, виноград и на десерт дыня с брынзой?

Паскал показал глазами на дверь и предостерегающе прошептал:

— Чаво!

Вчера вечером Паскал рассказал брату про случай с Иванчо на реке, про то, как они с Яни бросились его спасать, а потом он отмывался у Крума и бабушка Здравка выгладила его одежду, как они ужинали и как в награду за смелость Паскал получил ботинки.

Чавдар слушал рассеянно, чуть не засыпая, и Паскал подумал: «Надо бы рассказать брату и про деньги, Чавдар понял бы». Но оказывается, Чавдар помнил каждое слово братишки и сейчас как будто проверял: скажет то же самое или нет?

— И брынза, говоришь… — Чавдар продолжал тщательно бриться, замолкая время от времени, когда бритва была около рта. — Расскажи это всему нашему семейству, пусть порадуются. Вот и нас, значит, стали принимать в обществе. Ребенок вернулся домой опрятный и с галстуком…

— Чаво! — снова беспокойно заерзал Паскал.

Его всегда охватывала тревога, когда брат вдруг ожесточался и начинал говорить зло, раздраженно.

Он стал таким с тех пор, как пришел из армии…

Как мать отбыла срок…

После плотного ужина у Крума Паскал, хоть и не был голоден, поужинал дома еще раз, чтобы избежать лишних расспросов матери. Подаренные ботинки он тихонько спрятал, благо было темно. Но ночью Паскал разволновался: как бы не рассердить родителей и Чавдара!

По правде говоря, с некоторых пор отец не слишком интересуется сыновьями. Свалил все заботы на мать, а она после долгого отсутствия, когда Паскал даже забывал порой о ее существовании, вернулась какая-то другая: молчаливая, покорная и в то же время резкая, взвинченная, готовая взорваться по любому поводу. Как Чавдар. Мать нигде пока не работала. И не искала работу. Она предпочитала оставаться дома, выходила на улицу очень редко, только за покупками. Замкнутая. Настороженная. Подозрительная. Может быть, поэтому, а может, не только поэтому мать часто ссорилась с отцом — Паскал не раз это слышал. Ссорились они тихо, обменивались свистящими от гнева и ненависти словами, уж лучше бы кричали! Казалось, неугасимая и лютая ненависть эта тлела под вежливым обхождением.

Обычно они ссорились, когда Чавдара не было дома. Ссоры вспыхивали внезапно, отношения были так накалены, что перед Паскалом родители не давали себе труда сдерживаться: видно, считали его совсем ребенком. А он все понимал. Был наблюдателен, все схватывал на лету и не мог не чувствовать напряженной, тягостной атмосферы в доме.

Чавдар тоже понимал, что происходит в доме, но, вместо того чтобы разрядить накаленную обстановку, только подливал масла в огонь, держался вызывающе и дерзко. А если видел, что Паскал старается все сгладить, всех примирить, то и вовсе выходил из себя. В то же время Чавдар в душе упрекал родителей: «Вы хотите, чтобы и Паскал был такой, как вы? Вы хотите, чтобы я был учтивый? Любезный? Воспитанный? Любящий и бесконечно благодарный вам за заботы? Или униженный? Сломленный? Мне что же, притворяться, будто не вижу и не знаю, что творится дома? Нет уж, увольте!»

И Чавдар вел себя как вздумается, не вдаваясь в объяснения мотивов своего поведения.

Но именно Чавдар — Паскал это чувствовал — был ему в доме ближе всех, и только с ним мальчик оставался самим собой.

Паскал видел: мать живет в вечном страхе и впадает в панику и глубокое уныние при каждой встрече со знакомыми, которые прослышали о ее прошлом. Вот поэтому-то Паскал и боялся сказать маме про ботинки. Он не забыл: бабушка Здравка, оказывается, помнит его мать с давних пор. Конечно, мать выросла в этом квартале и даже в этом доме, где они сейчас поселились.

А как нравились Паскалу его новые ботинки! Ступаешь как на резиновую подушку, ботинки мягко пружинят при ходьбе, и каждый шаг кажется легким, быстрым…