Большая чистка сорок четвертого года. Кот привратника - [20]

— Ол, почему ты решил отдать пленки именно мне?

— А кому же еще, корешок? — Он уже откровенно распоясался. — Ты — лицо заинтересованное, верно? Если поперся за ними в Смит-таун, значит, они тебе нужны. Так или нет? Короче, поехали.

— В четыре утра?

— Да уже светает…

После трех чашек крепкого кофе я скорее способен спуститься в бочке с Ниагарского водопада, нежели снова лечь в постель, поэтому прошаркал в спальню, натянул коричневые брюки, облачился в желтый спортивный пуловер и старинный пиджачок цвета хаки, на голову водрузил коричневую кепку, а вот когда вышел в гостиную, Рубин стоял у двери и… Нет, вы только представьте эту отвратительную сцену: неблагодарный мерзавец целился из кольта в благородное и любвеобильное сердце мистера Ливайна.

— Ах ты сукин сын! — сказал я, досадуя больше на себя, чем на этого поганца.

— Спокойно, Джек, не дергайся. Я же тебе говорил, что моя голова дорого стоит. Чует мое сердце, сдашь ты меня.

— Если бы я знал, кому…

— Может, и не знаешь, а может… Кто вас всех разберет? Поставь себя на мое место.

— А полиции ты тоже боишься, да, Ол? Еще бы, ведь у тебя, если призадуматься, были причины укокошить Фентона. Полиция в тонкости вдаваться не станет, навесит на тебя мокрое дело — и привет!

— Ну да, я угрохал друга только для того, чтобы отдать тебе эти пленки. Ерунду порешь, Джек.

— Во-первых, еще неизвестно, какие такие вы были друзья. А во-вторых, пленки ты мне пока не отдал, а вот изрешетить меня уже собрался. Только смотри не наложи в штаны, гангстер.

Я резко повернул голову вправо и обманул Рубина — он непроизвольно дернулся вслед и этим дал мне возможность двумя руками поймать его запястье и ударить изо всех сил его руку с револьвером о дверь.

Револьвер упал на пол. Для острастки я врезал Рубину еще и по челюсти — он отлетел в противоположную от револьвера сторону.

— Он не заряжен, Джек, — сказал Рубин, глядя на меня снизу вверх, как собака, нагадившая на ковер.

— В таком случае ты еще больший болван, чем кажешься, Ол. Придумал развлечение — пугать людей незаряженной пушкой. — Я сунул кольт в карман брюк. — Ну что, едем в Нью-Кингстон, или твои планы изменились?

Рубин поднялся с пола, потирая подбородок:

— Нет, надо ехать. Эх, я ведь только в автобусе вспомнил, что не зарядил пушку. — Он грустно поглядел на меня: — Джек, я понимаю, это прозвучит глупо после всего, что между нами вышло, но… может, одолжишь обойму?

— Ну ты и нахал, парень. Может, тебе еще пять тысяч выделить на покупку новой игрушки? Ладно, хватит болтать, пошли.

— Джек, ну пожалуйста…

— Будешь себя хорошо вести, помогу. Но только когда получу пленки и удостоверюсь, что ты точно собрался исчезнуть. А до тех пор и не мечтай. Я еще не забыл, как ты в меня целился.

Он почесал затылок, сунул руки в карманы, снова вынул.

— Думаешь, я тебя не понимаю, Джек? Но пойми и ты меня. — Он зачем-то поднял воротник пиджака, он действительно здорово нервничал, хотя его поведение было достаточно предсказуемо. — Джек, я тебя понимаю… — канючил он.

— А если понимаешь, тогда вперед! — Я показал жестом, чтобы он шел первым. Он покорно ждал на лестничной площадке, пока я выключал свет и запирал дверь. Мы спустились по лестнице (я живу на втором этаже), миновали гулкий вестибюль и вышли на улицу. В самом деле светало. Небо из черно-синего становилось сине-черным. В четыре утра улица была пустынна, как обратная сторона луны. Кошка не в счет.

— Темно, как у негра в заднице, — пробормотал Рубин.

— А ты что, бывал там?

— Слушай, Джек, кончай издеваться. Без тебя тошно.

— Ладно, больше не буду. Мой «бьюик» вон там, через дорогу.

Мы подошли к машине, я открыл дверцу, и Рубин мигом оказался внутри. Там он почувствовал себя в безопасности, закурил и даже замурлыкал начало какой-то песенки, пока я заводил двигатель.

Итак, в субботу, в четыре утра, мы, два неожиданных партнера в неведомой нам зловещей игре, двинулись в Нью-Кингстон.

IX

Ох и долог же оказался путь до Катскильских гор, в окрестностях которых Рубин спрятал фильмы несравненной Керри Лэйн. Кстати, при других обстоятельствах это путешествие могло бы даже доставить удовольствие. В погожий майский денек в компании с прелестной спутницей — отчего не прокатиться? Но гнать машину в такую рань и темень, вдобавок справа от вас вжимается в сиденье крайне ненадежный тип с трясущимися руками и дурным запахом изо рта, — нет, это в первый и последний раз.

— Хочешь, расскажу, как я ввязался в это дело? — внезапно спросил Рубин, когда мы проезжали через Нью-Джерси, но тотчас умолк и молчал минут сорок. Я уже решил, что он спит. Нет, пошевелился.

— Меня больше интересует само дело.

— Я мог бы рассказать, — наконец ответил он, явно желая как-то загладить свою недавнюю свинскую выходку. — Я мог бы рассказать, если бы ты отнесся ко мне по-человечески.

— Почесать тебе животик?

Он закурил:

— Джек, перестань, ради Бога. Надоело. Давай спрашивай.

— Созрел, что ли? Тогда начнем. Почему в доме по Эджфилд-роуд столько газет? Вы что, по совместительству еще и министерство обороны вздумали пощипать?

Рубин поперхнулся дымом, закашлялся. Кашлял он так натужно, что на него жалко было смотреть: лицо становилось то красным, то зеленым, губы дрожали.