Большая четверка. Смерть лорда Эджвера. Убийство в Месопотамии - [166]

– Ну как, сестра, вернулись из Хассаньеха?

– Да, мистер Кэри. Вы не спите, так поздно работаете. Все уже, кажется, улеглись.

– Я думал, что сумею справиться, – сказал он, – но вот поотстал немного. А утром надо на раскопки. Мы снова приступаем к работе.

– Уже? – потрясенная, спросила я.

– Это, по-моему, самое лучшее. Я так и сказал доктору Лейднеру. Он завтра большую часть дня будет в Хассаньехе по делам, но остальные все будут тут. Вы знаете, не очень-то легко сидеть здесь и смотреть друг на друга в таких обстоятельствах.

Он был, конечно, прав. Особенно при том возбужденном состоянии, в котором все теперь находились.

– В общем-то, вы, несомненно, правы, – сказала я. – Отвлекаешься, когда есть чем заняться.

Похороны, насколько мне было известно, должны были состояться через день.

Он опять склонился над своим планом. Не знаю почему, но сердце у меня болело за него. Я была уверена, что он и не собирался ложиться спать.

– Вы бы выпили глоток снотворного, мистер Кэри, – нерешительно сказала я.

Он покачал головой, улыбнулся.

– Я поработаю, сестра. Плохо привыкать к снотворному.

– Ладно, спокойной ночи, мистер Кэри, – сказала я. – Может быть, могу чем-нибудь…

– Не думаю, спасибо, сестра. Спокойной ночи.

– Я ужасно извиняюсь, – сказала я, вероятно, совершенно импульсивно.

– Извиняетесь? – посмотрел он удивленно.

– Это… это так страшно. Для всех страшно. И особенно для вас.

– Для меня? Почему для меня?

– Ну, вы были старым другом обоих.

– Я старый друг Лейднера. Ее другом я отнюдь не был.

Он сказал это так, как будто и действительно недолюбливал ее. Вот уж в самом деле хотела бы я, чтобы мисс Райлли слышала это.

– Еще раз спокойной ночи, – сказала я и поспешила к себе в комнату.

Я занялась кое-чем у себя в комнате перед тем, как раздеться. Простирнула несколько носовых платочков и пару моющихся кожаных перчаток, сделала запись в дневнике. Перед тем как наконец улечься, я выглянула еще раз за дверь. Свет в чертежной и в южном здании продолжал гореть.

Я подумала, что Лейднер, значит, еще на ногах и работает у себя в офисе. Как бы узнать, не следует ли мне пойти и пожелать ему спокойной ночи? Я колебалась, мне не хотелось показаться назойливой. Он мог быть очень занятым, мог не хотеть, чтобы ему мешали. В конце концов какая-то тревога подтолкнула меня. Пожалуй, от этого не будет хуже. Я просто скажу спокойной ночи, спрошу, не могу ли быть чем-нибудь полезна, и пойду.

Однако доктора Лейднера там не оказалось. Офис был освещен, но в нем никого не было, кроме мисс Джонсон. Голова у нее была на столе, и она плакала так, будто у нее сердце разрывается.

Это меня порядком разволновало. Она была женщиной спокойной и с достаточным самообладанием. А тут жалко было на нее смотреть.

– Что же это такое, дорогая? – закричала я, обняла ее, стала утешать. – Ну, будет, будет… Это никуда не годится… Вам не надо сидеть тут в одиночестве и плакать.

Она не отвечала. Я чувствовала, как рыдания сотрясают ее.

– Не надо, милая моя, не надо, – сказала я. – Возьмите себя в руки. Я пойду сделаю вам чашечку хорошего горячего чаю.

Она подняла голову и сказала:

– Нет, нет, сестра. Все в порядке. Я дура.

– Что же расстроило вас так, милая?

Она сразу не ответила.

– Это все так ужасно… – потом сказала она.

– Перестаньте думать об этом, – сказала я ей. – Что случилось, то случилось, ничего теперь не изменишь. Не к чему мучить себя.

Она выпрямилась и стала поправлять волосы.

– Я поставила себя в такое дурацкое положение, – сказала она своим хриплым голосом. – Я убиралась тут, приводила в порядок помещение. Думала, лучше заняться делом. А потом вот нашло на меня вдруг…

– Да-да, – быстро сказала я, – понимаю. Чашка хорошего крепкого чаю и бутылка с горячей водой в постель – вот все, что вам надо.

И она получила все это. Я не принимала никаких протестов.

– Спасибо, сестра, – сказала она, когда я уложила ее в постель и она попивала свой чай; теплая грелка лежала под одеялом. – Вы добрая, отзывчивая женщина. Я очень редко бываю такой дурой.

– Это со всяким может произойти в такое-то время, – сказала я. – То одно, то другое. Переутомление, стресс, повсюду полиция. Я и сама страшно нервная.

– Верно то, что вы мне говорите, – сказала она, помедлив, очень странным голосом. – Что случилось, то случилось, и ничего теперь не изменишь… – Она еще с минуту помолчала, а потом как-то странно добавила: – Она никогда не была хорошей женщиной!

Я не стала спорить. Я всегда считала вполне естественным, что мисс Джонсон и миссис Лейднер недолюбливали друг друга.

Интересно, не было ли у мисс Джонсон тайного чувства удовлетворения оттого, что умерла миссис Лейднер, и не стало ли ей потом стыдно от этой мысли?

– Теперь засыпайте и ни о чем не думайте.

Я прибрала некоторые вещи, привела комнату в порядок. Чулки – на спинку стула, пиджак и юбку – на вешалку. Подняла с полу маленький комок бумаги, должно быть, выпал из кармана. Только стала расправлять его, чтобы посмотреть, можно ли его выбросить, как она меня буквально перепугала. Как крикнет:

– Дайте его сюда.

Прямо ошеломила. Я протянула ей. Она вырвала бумажку у меня, а потом сунула в пламя свечи и держала, пока она не сгорела.