Большая черная ось - [2]

Дед затолкал ботинок под колено и сказал, не глядя на нее: "Как там ребенок?" Лени ответила: "Хорошо. Растет". "Растет, растет, как лягушонок, — сказал больной. — Вот вырастет и спросит тебя, кто его отец. А ты будешь стоять перед ним и хлопать глазами". Дед сунул руки в карманы брюк. "И без отца вырастет", — сообщил он своим выходным ботинкам. "Я скажу ему, когда спросит: твой отец был пьяница и бабник", — объявила Лени. Дед поднял голову, и глаза его встретились с глазами Лени. "У каждого бывают ошибки, — сказал он, — и каждый, кто делает ошибки, не может их не делать".

Глядя на больного, Лени глядела щекой и ушной раковиной на меня: "Знаешь, аист принес мне маленького мальчика, маленького Франца. — На лбу у нее была складка, смахивающая на веревку. — Отца он еще не нашел". Лени положила руку мне на затылок.

Дед поднялся. Стул шумно заскрипел. Больной высунул ногу из постели и будто проткнул ею потолок. Ступня ввалилась, сквозь впадину я видела снизу провалы его глаз.

В соседней комнате надрывался маленький Франц. Это был не плач, а крик высотой со стену в комнате.

А теперь Лени возникла за стеклом в окне. Между двумя складками на лбу год натянул кожу.

"Со вчерашнего вечера не могу найти мою рыжую курицу ", — проговорила Лени за стеклом. Мать открыла окно. Ее волосы выметнулись на улицу. Оконные створки над плечами были как два зеркала. Мать сказала: "В деревне цыгане".

Дед оттолкнул пустую тарелку. Пробурчал: "С сегодняшнего утра, а не со вчерашнего вечера". Лени посмотрелась в оконное зеркало и усмехнулась. Уголки рта сморщили ей щеки. "Говорят, та молодая, тощая, у нее еще платье с вырезом, играет Женевьеву". Мать не успела вдохнуть и только пробормотала: "Кто там знает, где она его стянула". Локти у нее елозили по подоконнику. А Лени глядела через плечо матери в оконное зеркало и говорила будто во сне: "Про платье — нам неизвестно. Но блохи у нее точно водятся". Мать повернулась лицом к отцу и сказала со смехом: "Сверху красиво, а под низом паршиво". Отец прикусил указательный палец. Лени хихикнула: "Сала ей захотелось. Я ее прогнала".

Лени ушла, вместо нее в оконном зеркале встало облако. Мать повернулась к столу. "Аист все еще ищет отца для маленького Франца", — сказала я и стала смотреть на улицу.

Отец пошел за молотом к дереву. Дед со сверкающей косой отправился следом за летом в клевер. Я видела, как ему под ноги валились травы, будто отяжелев и обессилев. В своей книжке я прочла: "Тогда в груди у королевы от злости сжалось сердце".

Мать занесла синее ведро в хлев.

И тень она оставила позади себя-

И королева тотчас оставила все дела и велела позвать охотника. "Повелеваю тебе убить ее", — сказала ему королева. Мать вернулась из хлева с цепью.

Но у охотника было доброе сердце. Он принес королеве сердце молодой косули.

Мать громыхала цепью. Она помахивала ею, извивая вокруг округлых икр.

Сердце косули сочилось кровью.

Мать бросила цепь на землю у голых ног. "Порвалась. Отнеси к кузнецу, — велела она. — Вот деньги".

Королева бросила сердце в соленую воду. Она велела сварить его и съела.

В одной руке я держала десятилеевую бумажку, в другой — цепь. Мать еще спросила: "Есть у тебя носовой платок? Прикрой глаза и не гляди на жар".

В воротах за моей спиной остался материнский рот, он мне кричал вдогонку: "Быстрей возвращайся. Скоро стемнеет. Корову пригонят".

Собаки коротко пролаяли мне вслед. У солнца была длинная борода. Борода развевалась и тянула солнце вниз к росткам кукурузы, под деревню. Солнечная борода пылала жаром. И жар пылал под кузнечными мехами.

Дед и кузнец вместе воевали. "Первая война — она была мировая, — говаривал дед. — Мы молодыми там мир повидали".

Огороды поднимались вверх. Тени удлинялись. Земли на огородах не было. Они состояли сплошь из кукурузы.

"Он глаз потерял не на войне, — как-то рассказал мне дед. — На войне умирают, и если уж умирают, то совсем. — У деда подрагивали усы. — Нет-нет, не под деревней, далеко отсюда, очень далеко, в далеком мире. Кто знает, где они крутят теперь большую черную ось. Он потерял свой глаз в кузнице. — И прибавил: — Уже зрелым человеком".

Кузнецу прыснуло в глаз огненным жаром. Глаз от жара разбух, посинел и стал как луковица. И кузнец, когда больше не смог терпеть эту глазную луковицу, она ему голову проела и все мозги, сам проколол ее иголкой. День и ночь луковица истекала черным, красным, синим и зеленым соком. Люди удивлялись, что в глазу, в самом взгляде, есть много разных цветов. Кузнец лежал в постели, взгляд разноцветно струился, и всякие люди его навещали, пока глаз не вытек и глазница не опустела.

Улицей едет трактор, он громыхает прямо под домами и тащит за собой борозды пыли. Тракториста зовут Ионель. Он даже летом носит на голове вязаную шапочку с большим помпоном. На пальце у него блестит широкое кольцо. Мать давно еще сказала: "Оно не из золота, сразу видно. — И повернулась к моей тетке: — Эта Лени дура. Зачем она связалась с трактористом? Все свои деньги он пропивает, а на нее ему начхать". Дядя между тем начищал ботинки. Поплевав на них и протирая со всей силы тряпкой, он вставил: "Валах останется валахом. Тут говорить не о чем". И покачал своей лысой головой. Тетка в ответ слегка приподняла плечи и пробормотала: "Совсем эта Лени об отце не думает. Хочет его в могилу свести".