Болотный цветок - [3]

— Так значит ты… это… эльфийка? — попытался завязать непринужденный разговор орк и тут же мысленно отвесил себе оплеуху. Ну надо же быть таким кретином! Надо бы попробовать еще раз… — Э-э-э… Может быть, хочешь сухарь?

Еще одна оплеуха.

Дева-лебедь скосила черные глазки на могучую руку орка, сжимавшую угощение.

— Еда? — спросила она.

— Еда, — счастливо выдохнул орк, наблюдая как эльфийка, с осторожностью пугливой лани, берет сухарик и впивается в него жемчужными зубками. — Хочешь, я могу и личинок найти. Вкуснотища!

Альквен едва заметно качнула головой.

— Ты странный. Делишь со мной хлеб. Бродишь один. Ты потерял гламхот?

— Потерял, да, — Мим судорожно сглотнул, размышляя, как бы не ляпнуть лишнего. — Я им не больно-то нравился.

— Почему?

— Слишком красивый.

Дева-лебедь звонко рассмеялась.

— Они тебя обманули! Ты некрасивый! Ты страшный и уродливый.

Сердце Мима пело от радости. О, сколько бессонных ночей провел он мечтая услышать эти слова из уст своей соплеменницы. Пришло время и кто говорит их ему? Эльфийская дева!

— Это ежели по вашим меркам, — сказал он. — У меня зеленая кожа, черные волосы, желтые глаза, шишки и бородавки. Но по меркам моего племени я слишком красивый, а это плохо. Смазливый, так они говорят…

Громко захохотал у костра гном, вне всяких сомнений подслушивавший разговор. Встрепенулся задремавший было Маэглин. Но Миму не было до них никакого дела.

— Моя кожа слишком зелена, слово трава на ярком солнце, — объяснил он. — Мои волосы не похожи на щетину воинов, они мягкие и даже немного вьются, если отмыть их от грязи. Цвет моих глаз наводит на мысли не о гнойниках а о золоте, да и бородавка настоящая всего одна — вот эта, крохотная, на носу. Остальные и бородавками-то не назовешь… — Мим обреченно махнул рукой. — Так что для моих сородичей я, словно для твоих — лебедь-калека…

Гном катался по земле, задыхаясь от смеха.

— Лебедь-калека! — выкрикнул наугрим меж приступов безудержного хохота. — Вы посмотрите на него! Лебедь-калека и дева-лебедь…

— Где? — Маэглин принялся с любопытством оглядываться. — Если мы сможем подстрелить хотя бы калеку, то приготовим на ужин прелестное жаркое. Признаться честно, походные гномские сухари и эльфийские лепешки в последнее время вызывают у меня весьма странные ощущения. Похоже на то, что вскоре я буду страдать от жестокого запора.

— Я тебе голову отгрызу, гном! — рявкнул Мим не оборачиваясь. — И меч не понадобиться…

Орк с напряженным любопытством вглядывался в лицо эльфийки, но после первого приступа очаровательного веселья Альквен, казалось, и не думала насмехаться над его откровениями.

— Эль! — вдруг воскликнула она, указывая на небо.

— А?

— Улетели, определенно улетели… Какая жалость!..

— Эль!

— Чего она говорит? — обернулся Мим к колдунцу.

— Что?

— Она сказала «эль» или что-то вроде того.

— Это означает «звезда», — пояснил Маэглин. — Довольно примитивное эльфийское восклицание. На ряде языков Средиземья это также означает распространенный спиртной напиток, но в данном контексте, я склонен полагать, речь все же идет о звезде.

Орк задрал голову, уставясь в темные небеса. Ну звезда да и не одна — только что с того?

Альквен вскочила на ноги и плавным, грациозным движением сбросила с себя накидку, оставшись… оставшись…

Мим отвернулся и поспешил к костру.

— Что это она делает? — спросил он, стараясь не оборачиваться.

— Танцует, — Маэглин неспешно набил трубку и, раскурив, выпустил колечко. — Эльфы, что ни говори, примитивный народ, несмотря на многочисленные достижения в области искусства. Слишком часто атавистические инстинкты берут верх над разумом. Песни и танцы в свете звезд для них обычное дело.

Мим покачал головой. Все сказанное колдунцом проплыло мимо него вместе с клубами табачного дыма, вытесненное соблазнительной картинкой обнаженной эльфийки. Орк почувствовал, как рот наполняется слюной. В животе оглушительно заурчало.

— Отвратительно! — заявил наугрим. — Лично я считаю, что это просто отвратительно. Демонстрировать обнаженное тело в пошлом призыве к спариванию…

Терпение орка лопнуло. Он попытался встать, чтобы запихать эти слова коротышке обратно в глотку, но вдруг понял, что выбрал для этого неудачный момент. Нагая дева-лебедь пробудила в Миме не только банальный голод.

Орк раздраженно заерзал, пытаясь устроиться поудобнее.

— Зачем был дан нам разум? — продолжал распалившийся гном. — Чтобы рыть, копать и добывать! Чтобы изобретать и создавать! И ни одно порядочное существо не должно отвергать сей дар в угоду низким плотским желаниям!

— Тебе легко говорить, — мстительно отозвался Мим. — У вас, гномов, небось и баб-то нету.

— Что?!

— А ежели и есть, то, наверное, так уродливы, что вы их специально прячете, чтобы над вами не смеялись.

— Мне говорит об уродстве житель болот, который только что жаловался, что недостаточно уродлив?!

— По крайней мере, я в уродстве кое-что понимаю.

— А я, по-твоему, нет?!

— А что — да?

— Нет!

— Что?

— Что?

— Успокойтесь э-э-э… друзья мои, — пробормотал Маэглин. — Каждый народ обладает собственными представлениями о красоте и добродетели.

— А я о том и говорю, — рыкнул орк. — Ежели дева-лебедь хочет танцевать голой пусть танцует! Пусть хоть у меня на коленях танцует!