Болотное гнездо - [50]

Сверху смотрело на село тяжелое июльское солнце, и Санька, стараясь не замечать собак, сошел с крыльца. «Каков поп, таков и приход», – поглядывая на всякий случай на собак, думал он.

Из-за угла, как мальчишка, выскочил «газик», надув серую выцветшую брезентовую рубашку кузова, понесся к правлению и, чуть не зацепив штакетник, резко затормозил. Гнавшаяся за ним пыль проглотила машину и, миновав стороной крыльцо, зацепила Саньку. Из кабины высунулся крепкий, в куртке защитного цвета, чем-то похожий на свой «газик» парень.

– Вот ты где, – громко сказал он. – А я тебя на аэродроме ищу. Ну что, садись, поехали!

Хозяйский поощрительный тон парня не понравился Храмцову. В другой раз он и не обратил бы на него внимания, но после стычки с председателем обозлился.

– А я и не терялся. Чего меня разыскивать, – нахмурившись, ответил Санька. – Кстати, а где Лахонин? Он вроде сам обещал за мной приехать. Заодно и свои поля показать.

– Ты это, наверное, насчет мотылька? – Парень коротко хохотнул. – Чего их показывать? Шпарь напропалую – не ошибешься. Они нынче вместо зерна гусениц сдавать будут.

– А ты что радуешься, – оборвал парня Санька, – тебя что, это не касается?

– Меня? – Парень согнал улыбку в уголок рта, пощупал Саньку зелеными кошачьими глазами. – Постольку-поскольку.

Санька уже внимательнее посмотрел на него. Лицо парня показалось ему знакомым, были они примерно одного возраста. Но Санька никак не мог припомнить, где и когда он видел эти зеленые нахальные глаза.

– Так, значит, ты Храмцов? – Парень загадочно, точно знал что-то нехорошее про Саньку, улыбался.

– Да, Храмцов! – отрезал Санька. – Что, фамилия не нравится?

– Верно, Храмцов, – протянул парень. – Даже паспорта не надо – фирма. Ну что ж, будем знакомы еще раз. Анатолий Храмцов, твой, так сказать, двоюродный брат. Только не надо драться, ладно? Я этого с детства не люблю.

Наконец-то Санька догадался, что разговаривает с Толькой – сыном Вениамина Михайловича. За всю жизнь они виделись с ним раза два, не больше. В последний раз лет десять назад, да и то мельком, на железнодорожном вокзале. А вот родителя его, Вениамина Михайловича, Санька знал хорошо.

Венка, как говорили в родне, пошел по торговой части, которая, как известно, требует особой хватки, разворотливости и, как говорила Санькина мать, полного отсутствия совести. Дядька счастливо сочетал все эти качества, два раза был судим, но каждый раз ему удавалось выйти сухим из воды. Санька даже не мог припомнить, где они жили, Вениамина Михайловича постоянно перебрасывали с одного места на другое. Мать частенько посмеивалась: наш Вениамин, как заяц, путает следы. Так же легко менял он и жен. Толька был от первой – Капитолины. Остальных жен Санька не помнил.

– Здорово, – остыв, буркнул Санька. – Я-то тебя, честно говоря, не признал. Лицо знакомое, а вот как отшибло.

– И я не признал. Важный, при форме, ну прямо генерал. На хромой кобыле не подъедешь.

– Это к вам не подъедешь, – усаживаясь в кабину, кивнул головой в сторону правления Санька. – Зашел к Шипицыну, а он как с цепи сорвался. Я бы мог спокойно у Лахонина работать, так нет, мне, дурню, в Старой Елани захотелось. Свои, думаю, им в первую очередь помочь надо.

– Ты что, Адама не знаешь? – рассмеялся Анатолий. – Плюнь. Мы-то с ним всю жизнь – и ничего, живем. А ты сегодня здесь, завтра – в городе. Насчет своих – ловлю на слове. Я как раз насчет этого и приехал. У нас в лесхозе для вас работа есть, кустарник прореживать. Мы звонили Митасову, он говорит, закончите с мотыльком – берите экипаж. Я ведь в Шаманке лесничим работаю.

– Я не против, – пожал плечами Санька. – Можно съездить, посмотреть твой кустарник. Ну и оформить все.

– Что, серьезно? – Анатолий всем телом развернулся к Саньке. – Тогда поехали, директор как раз в Шаманке. Мигом оформим все, как полагается, договор заключим. Я тебя с Катериной Ивановной, со своей женой, познакомлю. Она здешняя, еланская. Да ты ее должен знать. Помнишь Толмачевых со станции?

– Помню, – медленно проговорил Санька. – Как говорится, были знакомы.

О Кате, о той ее жизни, в которой не было его, Саньки, он знал мало. Говорили: вышла замуж за курсанта, родила, разошлась, потом, значит, вышла снова – за Анатолия. Хотя поначалу он как-то не сразу понял, о ком идет речь, вот если бы Толька сказал, что его жена Катя Толмачева, то он сразу бы сообразил. Екатерина Ивановна – звучало, ну прямо как императрица. Он несколько раз про себя, точно примеривая, произнес Катино имя и отчество, и ничего не отозвалось в нем. Сочетание этих слов появилось уже без него и еще раз подтвердило тот факт, что все в мире меняется.

Анатолий резко тронул с места прямо на лежащих около забора собак, под визг и злобный лай круто развернул «газик» и, набирая скорость, понесся вдоль улицы. Перескочив железнодорожный переезд, оставив слева станцию, дорога пошла под уклон. Жаркий горьковатый воздух рвал брезент кузова, временами пытаясь сдернуть с Санькиной головы форменную фуражку. Вскоре из-за бугра показался пруд. Он наплывал навстречу, обещая прохладу и отдых.

– Давай искупаемся, – сглотнув слюну, предложил Санька. – Жарко, я весь вспотел.