Болонская кадриль - [2]

А теперь поезд уносил Жака в Вену. Дальше его путь лежал в Мюнхен, и оттуда наконец он направится в свою любимую Италию. Впервые за последние двенадцать недель Субрэй мог расслабиться.

Однако молодой человек не чувствовал бы себя так спокойно, если бы знал, что приказ о его аресте пришел в Хегьесхольм меньше чем через десять минут после отхода поезда. Виной тому была измена Джиоконды Бертоло. Эта ревностная коммунистка, работая у Джорджо Луппо, непосредственного шефа Субрэя, узнала, чем на самом деле занимается мнимый представитель фирмы Пастори, и сразу же сообщила об этом в советское консульство. Но и русские не застрахованы от измены. Несмотря на членство в коммунистической партии, переводчик Амедео Форлини предпочитал рублям фунты стерлингов, а потому не преминул известить британское консульство о возвращении Субрэя вместе с чертежами Фальеро. Однако доллар гораздо лучше гарантирован от всяких катаклизмов, поэтому не стоит долго искать причины, почему Карло Домачи, работающий переводчиком у англичан, позвонил в американское консульство и рассказал, кто такой Жак Субрэй и какие ценные бумаги он везет в Болонью. К счастью, огонь патриотизма еще не угас в сердцах большинства итальянцев, и в частности в сердце Джизеллы Мора — одной из секретарш консула Соединенных Штатов, и она немедленно предупредила Джорджо Луппо. Таким образом, последний узнал об утечке информации в своем окружении. Круг замкнулся. И теперь четыре тайных службы принимали все возможные меры, чтобы или помочь Жаку Субрэю, или помешать ему доставить Джорджо Луппо чертежи мотора, изобретенного профессором Фальеро.

А ничего не подозревающий Субрэй, мирно проспав всю ночь в Мюнхене, наутро отправился в Италию. Сидя в удобном купе, он чувствовал себя вполне счастливым. Помимо удовлетворения от удачно завершившейся героической эпопеи Жака грела мысль о скором свидании с Тоской. Он был не на шутку влюблен, собирался снова просить ее руки и верил, что на сей раз девушка не откажет.

Тоска была единственной дочерью графа и графини Матуцци, чье огромное состояние, инвестированное в основном в Америке, избежало финансового хаоса военных и послевоенных лет. Граф Лудовико Матуцци, заинтересованный в промышленной реализации планов профессора Фальеро, финансировал работы ученого.

Впрочем, одно неприятное воспоминание все же омрачало радость Субрэя: три месяца назад они с Тоской поссорились из-за дурацкого недоразумения. Хуже всего было то, что Жаку запрещалось во время миссии сообщать о себе кому-либо, кроме мнимых работодателей из фирмы Пастори, которые тут же передавали его донесения, составленные на торговом жаргоне, в соответствующий отдел разведки. Поэтому Субрэй не мог даже написать Тоске письма.

Тоска Матуцци напоминала тех очаровательных, бойких и жизнерадостных итальянок, чей идеальный образ создало и распространило по всему миру кино. Ее считали одной из самых красивых девушек Болоньи, и воздыхатели толпами валили на каждый прием, который ее родители устраивали в прекрасном особняке пятнадцатого века на виа Сан-Витале. Графиня Доменика Матуцци, знаменитая красавица, блиставшая в сороковые годы, принимала гостей с изысканным изяществом прежних времен. Брат Доменики, Дино Ваччи, часто покидал свою виллу Ча Капуцци, где занимался живописью (ни единого образчика которой, правда, никто никогда не видел), и переселялся к младшей сестре. Дино без зазрения совести жил за ее счет, зятя, высокомерного Лудовико, не жаловал, но зато великолепно ладил с не менее чинным Эмилем Лаубом, австрийским дворецким особняка Матуцци, чье пристрастие к сигарам и виски графа вполне разделял.

Тоска любила Жака, но совсем не одобряла его образа жизни, не понимая, чего ради Субрэю, при его-то богатстве, вздумалось разыгрывать из себя коммивояжера. Ей вовсе не улыбалось стать женой человека, который большую часть своего времени проводит неизвестно где и почти не бывает дома. Несмотря на огромное приданое и открывающиеся в связи с этим возможности, а быть может, пресытившись удовольствиями, которые дают деньги, Тоска мечтала о спокойной жизни, к несчастью, совсем не соответствовавшей склонностям Субрэя. В последний раз, когда они встретились в садах Регина Маргерита, синьорина Матуцци поставила Жака перед жестким выбором.

— Да поймите же меня, Жак! Я не хочу ничего, кроме мирного существования рядом с любимым и любящим меня человеком. Клянусь святой Репаратой, это вполне естественно! Разве не так? Нам с вами крупно повезло — мы можем не беспокоиться о будущем хотя бы с материальной точки зрения. Так почему бы не воспользоваться этим, а? Вы говорите, что любите меня…

— Я запрещаю вам сомневаться в этом!

— Я поверю в вашу любовь только в тот день, когда вы откажетесь ради меня от своей смехотворной работы!

— И чем же я тогда займусь?

— Мной и нашими детьми!

— Но разве этого достаточно, Тоска миа?

— У вас еще есть ювелирный магазин…

— Зато ни малейшего призвания к коммерции.

— Мой отец может взять вас в свое дело.

— Я не хочу быть обязанным человеку, который меня презирает!

— Это потому, что он считает вас лентяем! Впрочем, именно благодаря вашей репутации к вам испытывает живейшие симпатии дядя Дино, а мама уверяет, будто вы один из последних представителей общества, в котором она когда-то царила.