Потом зависимостью стал отец, пока не начал буквально жить на работе, забывая про обещанные сыну походы в парк, цирк, кино. Он каждый понедельник обещал, что выходные мы проведем только вдвоем, без разъездов, без постоянных телефонных звонков, но эти выходные откладывались снова и снова. А после перестали звучать и обещания.
Со временем для меня стало зависимостью выводить людей на эмоции. С детства отец ставил мне только две задачи: быть хорошим сыном и быть хорошим учеником. Всё. Видимо, поэтому я вырос плохим человеком. Может, не очень хорошо играть людьми, их чувствами, но что поделать, если для меня это было единственным развлечением? Тем более, сами люди сделали меня таким — черствым, злым, равнодушным.
После того, как отец предоставил меня самому себе, я начал наблюдать за людьми, мне нравилось прослеживать их эмоции. В момент проявления эмоций люди становятся искренними, настоящими. Только в такие моменты можно понять, что они из себя представляют на самом деле. Но правда в том, что люди почти всегда носят маски. Искренние эмоции доступны только самым близким, только им люди позволяют увидеть себя настоящими. Осознав это, я захотел стать для кого-нибудь тем, перед кем можно быть собой, перед кем не нужно было бы носить маски.
Так, постепенно я начал общаться с людьми, а не просто наблюдать за ними со стороны, как раньше. И люди, что не удивительно, все больше и больше только разочаровывали меня. Сколько в них было фальши, эгоизма, корысти, наигранной заботы, лживой доброты… Люди делали все, чтобы войти в доверие ради своих низменных желаний: кто-то просто хотел должность получше, поэтому пытался подкатить ко мне со своей фальшивой доброжелательностью и готовностью сделать что угодно, лишь бы сыночек замолвил за них словечко перед своим папочкой; кто-то пытался набиться мне в друзья, чтобы потом была возможность греть свою задницу в кресле моей игровой комнаты и ходить бесплатно на любые дорогостоящие мероприятия; кто-то пытался подкупить меня своей наигранной сверхзаботой, чтобы была возможность через меня подобраться к отцу настолько близко, чтобы дойти до свадьбы, развода и, на десерт, раздела имущества; кто-то пытался убедить меня в своей вселенской любви, правда, это всегда происходило только после того, как они узнавали, чей я сын и в каком районе города мы живем. Деньги, деньги, деньги, всегда у людей всё упиралось именно в них.
Вдоволь наобщавшись с такими стервятниками, я как-то потерял желание сближаться с людьми, но, тем не менее, я все еще любил их эмоции. Так и появилось развлечение моих последних лет — влюблять в себя девушек и сразу после этого бросать их.
Наверное, так бы все шло и дальше, если бы не моя новая зависимость — Ники. С того дня, как я его встретил, я начал чувствовать, что живу, а не существую. Общение с ним как глоток свежего воздуха в этом пропахшем гнилью болоте. Он как солнышко, как лучик, делает этот мир светлее, согревает своим теплом. И главное — он настоящий, в нем нет и капли фальши, он никогда не станет лицемерить, врать, лебезить перед кем-то. Он открытый, добрый, светлый и, думаю, он не зря выбрал профессию учителя, только человек с добрым и чистым сердцем сможет вложить такую же доброту в сердца детей. А самое удивительное, что Ники тянется ко мне, к обычному, заблудившемуся в себе человеку и, тем самым, помогает найти выход мне настоящему, тому, кто скучает по своей маме, любит отца и, по-детски наивно верит в людей.
С каждым новым днем, проведенным вместе, я понимаю, что моя зависимость от него становится все сильнее и сильнее. И мне безумно страшно, что эта зависимость так же обречена, как и остальные. Страх потерять Ники просто пожирает меня изнутри, и я ничего не могу с этим поделать. Я знаю только одно: без Ники я уже не смогу.
Эти пять недель, что мы провели с ним вместе, были моим персональным раем. Рядом с ним я счастлив, как никогда, одна его улыбка и мое настроение резко взлетает вверх, одно его ласковое слово и я готов на весь мир кричать о своей любви к нему. Все это время в своих чувствах я признавался чуть ли не по несколько раз в день, в ответ меня всегда обнимали, целовали, но ни разу так и не сказали долгожданных слов. В такие моменты из глубины души всегда выглядывал мой главный страх, как бы говоря: «Видишь, лишь тебе нужны эти чувства, ему они ни к чему, любая возможность — и он оставит тебя. Ему восемнадцать. Не бывает с восемнадцати лет вечной любви». Я стараюсь гнать этот страх, но он всегда возвращается, терзая мое сердце снова и снова.
Я готов отдать все на свете, лишь бы все было и дальше так, как сейчас: мы вместе готовим, вместе смотрим фильмы, дурачимся, шутим, смеемся. А занятия любовью вообще напрочь срывают мне крышу. Мой мальчик такой нежный, такой отзывчивый, чувствительный. От одной мысли, что все это может закончиться, я готов умереть, просто я не понимаю, как смог бы жить теперь без него.
Сессию никто не отменял, так что я исправно доставлял тушку Ники на экзамены, потом снова увозил домой. Иногда в такие моменты мне казалось, что я тащу его в свою пещеру со словами «Моя пре-е-елесть», Ники всегда недоумевал, когда я начинал смеяться по пути к лифту. Вообще, за все это время, из дома мы вместе выходили всего несколько раз, с гипсом особо не погуляешь, да и, если честно, кровать, как по мне, намного привлекательнее прогулок. Так что, пока я сидел в коридоре, ожидая, пока Ники снимут гипс, мой страх нашептывал мне, что рай кончился, что не будет больше домашнего мальчика, к которому я так привык, мой зайчик засиделся дома из-за своей ноги и теперь захочет гулять, встречаться с людьми, а может, вообще, съехать обратно в общагу, ведь помощь верного пса будет уже не нужна.
