Болевой синдром - [38]

Автобус, такси… А куда, собственно, ехать? К Макарову? Нет, командир не должен знать, чем занят старлей, иначе даст отбой. В деревню, к бабушке Володи? Но где она, та деревня? Женька даже названия ее не запомнил. Остается одно: покрутиться ночь на любом железнодорожном вокзале. Там же можно попить какой-нибудь горячей бурды, съесть сосиску. Плохо, что нельзя отдохнуть…

Но раз нет лучших вариантов, то надо топать к автобусной остановке. На такси спешить некуда.

— Женя, вас подвезти?

Зырянов вздрогнул, оглянулся. Позади стояла Алла, крутила на пальчике ключи от машины.

— Нет, спасибо.

— Поехали, я же все равно в город. Вам куда?

Женька сел в салон «жигуленка» и почувствовал, что опять «плывет». Сиденье закачалось под ним, как лодка в неспокойном море.

— К любому железнодорожному вокзалу.

— Очень конкретно и понятно. — Она посмотрела на него, потом, не спрашивая, сняла очки. Женька ничего не сказал, ему было все равно. — Поверни-ка сюда голову. — Сильные руки взяли его за подбородок. — Ага. Ну ладно, покатили.

Женька вырубился. То ли заснул, то ли потерял сознание. Очнулся, когда машина затормозила и женщина тронула его за плечо:

— Выходим, тут ночлежка есть.

Зырянов, еще не до конца соображая, что делает, поплелся за ней к лифту жилого дома, поднялся на седьмой этаж. Лишь когда Алла вытащила из сумочки ключи, он прозрел:

— Так это ваша квартира?

— Да. Я приглашаю вас на ночь к себе.

— А не боитесь?

Она уже вошла в прихожую, зажгла там свет, сняла плащ, повесила его на вешалку и встала возле зеркала, поправляя прическу:

— А чего мне бояться? Половые притязания мне не грозят, вы сегодня не в той форме, да если бы и грозили — я секса не боюсь. Зато поможете опустошить холодильник: после Игоря там осталось столько продуктов, что мусоропровод забьется. Сейчас я накрываю на стол, а вы идите в ванную. На полочке — электробритвы. Три. Выбирайте любую. Поужинаем, а потом станете моим пациентом. У вас сотрясение мозга, Женя, я в этом кое-что смыслю…

Дальнейшее все происходило как в тумане. Он брился и никак не мог сообразить, почему в квартире одинокой женщины лежат три электробритвы, потом сидел за столом и ел, кажется, много, потом глотал таблетки, потом упал в кровать и терпеливо сносил укусы иглы. Уши словно ватой заложило, и сквозь эту вату он слышал, как Алла с кем-то разговаривает по телефону, кажется, с Игорем… Голос ее становился все глуше, наконец совсем замолчал, и только тут Зырянов испугался, что уснет. Дело ведь — дрянь! Лаврентьев и по телефону, и там, в аэропорту, в минуту прощания, мог сказать, что Зырянов опасен для них, что в его кармане лежит пистолет и хорошо бы заманить его к себе, а потом сдать!

Женька через силу разодрал глаза, сел на кровати. Ночь, оказывается, прошла. Окно уже было бледным от наступающего рассвета.

Он встал и пошел к вешалке, ощупал карман: пистолет лежал на месте. Но было что-то еще и кроме пистолета…

В прихожей вспыхнул свет, у выключателя в легком халатике стояла Алла.

— Как себя чувствуете, больной? Хотите смыться по-английски, не прощаясь?

Зырянов почувствовал себя неловко в плавках, босиком, с неприкрытой красной раной на руке. Он не знал, что ответить хозяйке.

— Так не пойдет. — Она покачала головой. — Сейчас — укол, потом легкий завтрак, а потом уже каждый будет действовать по личному расписанию. Договорились? Или у нас будут еще совместные планы?

Женька не понял, что она имеет в виду, пока Алла не подошла и не положила ему руки на плечи:

— Ты, вижу, оклемался. Фигура у тебя хорошая, крепкая. И глаза прояснились. Пойдем?

Позже, когда Алла уже делала ему укол, он спросил:

— Послушай, а почему у тебя три электробритвы?

— А потому, что у меня трое мужчин останавливаются. Когда приезжают в Москву, то не в гостиницы спешат, а сразу сюда. Все знают друг о друге, у них, видимо, график есть, и никогда вместе не заявляются. Без накладок дело идет, как говорится.

— А тебе это зачем?

— Затем, чтоб, работая в поликлинике и получая оклад, ездить на машине и иметь все, что надо, в квартире. Да и еще на работе считаться очень добропорядочной и нравственной. Тебя устраивает такой ответ?

— И как они…

Женька хотел спросить, расспрашивают ли они ее друг о друге, но Алла продолжила фразу по-своему:

— Как они в смысле секса? Да почти никак. Слышал бы ты, с каким упоением они рассказывают мне о сделках и контрактах, когда надо… — Она замолчала, поцеловала его в голую спину и заключила: — Все трое тебя одного не стоят, без лишней лести говорю.

Женьке все же стало грустновато от этой похвалы.

— А ты не думаешь, что мне неприятно это слышать? Ну, о других мужчинах.

— Конечно не думаю. Ну кто мы друг другу? Так… Будто шли каждый по себе, остановились на миг, закурить попросили и разошлись навсегда. Ах, как тебе бы надо было еще полежать денька три-четыре!

— Нет, мне пора.

Уже на улице он сунул руку в карман и вытащил на свет божий стопку пятидесятидолларовых купюр. Лаврентьев сунул их, скорее всего, в тот миг, когда они столкнулись при выходе из дверей. Искупал вину, называется. Ну что ж, пусть будет хоть так.

До прибытия самолета с Рамазаном у него еще была масса времени, и Зырянов решил убить его, добираясь до Внуково на электричке, а не на такси. Цель поездки была одна: найти в толпе встречающих рейс из Германии Шунта, проследить, к кому подбежит он на полусогнутых. Рамазана надо знать хотя бы в лицо.