Болевой синдром - [37]

— Мы оставим тебя, не обижайся, но есть мужские секреты.

— А у меня есть еще кофе…

Коммерсант с Зыряновым прошли длинным коридором, мимо служебных кабинетов. Остановились возле одной из дверей, Игорь Викторович без стука приоткрыл ее, переступил порог. В крохотной комнатке сидела за столом женщина, смотрела такой же крохотный телевизор.

— Валюша, будь добра, дай нам переговорить с товарищем, а? — сказал Лаврентьев.

— А что мне за это будет? — улыбнулась та.

— Милая, разве я тебя когда-нибудь обижал?

— А как же! Я вынуждена не смотреть свой фильм. Гони моральную компенсацию.

Лаврентьев протянул ей купюру, Валя тотчас упорхнула, а он сказал:

— Доят, стервы, на каждом шагу, хотя я ведь их и так не обижаю… Ладно, у нас действительно мало времени. Ты ствол просил.

Игорь Викторович вынул из кармана пистолет и положил его на стол. Женька удивленно взглянул на него:

— Вы оружие таскаете, как семечки. А если бы я не пришел, как бы досмотр прошли?

Коммерсант махнул рукой:

— Тоже мне — проблема! Есть мусорные ящики, есть туалет. На улице темно — в клумбу уронить можно.

— Или Алле отдать…

— Нет, — возразил Лаврентьев. — Я ее в свои дела не впутываю. И потом, игрушка не такая дорогая, чтоб рисковать. Я в них не соображаю, но мне сказали, что она одноразовая. Выстрел — и можно выбрасывать. Бывают такие?

Женька взял пистолет…

Такую никелированную игрушку он держал в руках лишь однажды. Она действительно одноразовая. Пистолет ходил у курсантов из рук в руки, а фээсбэшник, молодой подполковник, оружейный фанат, рассказывал, как он устроен и как действует…

— Сколько я за нее должен?

Коммерсант облизал сухие губы. Было видно, что он волнуется, но все же держит себя в руках.

— Ерунда, это презент. Ты для меня сделал больше. Ну что, пойдем, еще по пять капель пропустим.

Женька снял пистолет с предохранителя.

— Пойдем, пойдем, — заторопил его Лаврентьев. — Алла нас заждалась.

Женька зажал пистолет локтем правой руки, а левой взялся за затвор:

— Сгораю от любопытства. Просто посмотрю: неужели действительно такая хорошая машина способна выпустить лишь одну пулю?

— Постой! — Коммерсант боязливо, вытянутой рукой, тронул его за плечо. — Не делай этого. Я забыл тебе сказать: он взорвется.

Зырянов улыбнулся и вновь щелкнул предохранителем:

— Ты, наверное, не в курсе: я из разведки. Я знал, что он взорвется.

Лаврентьев тяжело опустился на стул:

— Я бы тебе об этом обязательно сказал…

— Ну да, ты же мне многим обязан.

— Нет, я в самом деле сказал бы.

— Врешь. Ты бы просто не давал мне такое оружие, если б не хотел, чтоб меня разорвало на куски. Но зачем-то же дал.

Коммерсант поднял на Женьку почти плачущие глаза:

— Да вычислили же меня! Элементарно вычислили! У Рамазана знаешь какая спецслужба? И своя есть, и государственная вроде на него работает. И Рамазан знает, кто мог на него накапать, по чьей информации ты мог взять его след. Нас таких здесь немного, он приедет и элементарно во всем разберется. И найдет меня не только в Новокузнецке, но и в Америке, если бы я туда уехал. Вот так.

— Вот так, — помолчав, повторил последнюю фразу Лаврентьева Женька. — Никто, значит, тебя еще не вычислил. Ты просто боишься, что это может произойти, потому решил сделать мне подарок.

— Как это — не вычислили? — встрепенулся Лаврентьев.

— А так. Если у Рамазана такие умные специалисты, они бы просто так тебя как предателя не отпустили, и мне бы никелированные игрушки не подсовывали. Проще и дешевле для них убрать человека, которого в Москве никто не знает. Ты просто побоялся, что когда-нибудь я могу попасться им, расколоться и выдать тебя. Раз я начал играть по-крупному, раз мне понадобилось оружие, значит, надо ждать беды. Ты рассудил правильно.

Лаврентьев тяжело вздохнул, спросил:

— И что ты теперь собираешься со мной сделать?

— А ничего. За последние дни не ты первый, кто меня предал. Я к этому уже привык.

— Я что, могу встать и идти в самолет?

— Да, если тебя пустят туда с оружием. Сейчас менты ждут диверсий от Чечни, за урнами следят, и я не знаю, куда ты можешь выбросить пистолет. И времени, чтоб подумать над этим вопросом, маловато. Посадка, наверное, заканчивается. Такие дела.

Коммерсант, глядя себе под ноги, глухо попросил:

— Возьми пистолет. Я, конечно… Возьми, прошу. Я не могу отложить вылет. Просто не могу. Безвыходная ситуация.

— Ну почему же, у тебя есть выход. Передерни затвор — и все.

Лаврентьев потер ладонями лицо.

— Ладно. — Женька положил пистолет в карман куртки. — Идем, а то действительно опоздаешь.

Коммерсант так заторопился, что переступил порог кабинета одновременно с Зыряновым, на миг привалившись к нему своим крупным телом.

— Спасибо.

— Когда-нибудь отплатишь за добро добром, да?

Лаврентьев ничего не ответил, почти побежал к уже опустевшей стойке, где оформлялся его рейс. Там стояла только Алла. Она что-то укоризненно выговорила ему, подставила щечку для поцелуя…

Женька развернулся и пошел к выходу вокзала. От остановки только-только отошел автобус. Он задумался: ждать следующий или взять такси? На такси, конечно, проще, но хватит ли денег, чтоб заплатить за протез? Вот же черт, он совсем забыл, зачем приехал в Москву. Ладно, впереди времени полно, надо разобраться с Рамазаном и потом уже заняться собой. Вопрос лишь в том, как разобраться. Ночь придется подумать. Правда, земля в глазах качается, то ли от голода, то ли оттого, что день такой бурный. Иногда ничего, а иногда просто каша в голове, трудно на чем-то сосредоточиться. С коммерсантом, кажется, без осечек отработал, теперь бы вот не вырубиться.