Болевой синдром - [15]

В ванной белыми сугробами высилась пена. Эти белые сугробы подступали вплотную к темной глыбе с такими же темными выпученными от удивления глазами. Глыба была головой Томаза.

— Слушай, — на полном серьезе спросил Зырянов. — Как же ты тут умещаешься?

— Томаз, — сказала женщина, опасливо косясь на странного посетителя. — Я ничего не пойму, кто это? Я его сюда не пускала, он сам вошел.

— Томаз это понял. — Женька уселся на стиральную машину, стоявшую у стены. — А теперь, женщина, дай нам поговорить.

Через десять минут я уйду.

— Томаз… — слезно заскулила вдова.

Тот, наконец, пришел в себя, вздохнул, и вода от вздоха взволновалась так, что чуть не выплеснулась на пол.

— Это… — Он опять вздохнул, теперь уже тише. — Это тот, который ищет Рамазана, я тебе говорил сегодня о нем. Пойди накрой стол.

— Только без спиртного, — попросил весело Женька.

— Может, ты выйдешь? Я оденусь.

— Может, и выйду. Когда услышу от тебя все, что надо. Вода, говорят, успокаивает, помогает сосредоточиться. Мне повторять вопрос?

Темная туша заколыхалась, приняла сидячее положение, отряхнула пену с лысины:

— Это глупо. Ты же не дурак, ты понимаешь, что я могу тебе сказать все, что угодно. Назову любой адрес, лишь бы ты убрался отсюда.

— Я не дурак, — согласился Женька. — Но тогда мы встретимся в третий раз, в последний… В последний, понимаешь?

Непонятный шум раздался у входной двери. Кажется, в квартиру зашли люди.

— Гостей ожидаешь? — спросил Зырянов.

Томаз покачал головой:

— Это хозяйка соседей пригласила. Моих коллег, между прочим. Я ей кое о чем говорил, и она сразу поняла. Ты ведь приметный.

— У вас на Кавказе женщин в мужские дела обычно не посвящают.

— На Кавказе я их и не посвящаю. — Торгаш уже успокоился, пришел в себя. — А тут без этого нельзя.

В проеме двери появляются два амбала со злыми дикими глазами. Женька мгновенно оценивает их. Одной левой тут не управиться, хоть она у него и боевая.

— Есть проблемы, Томаз?

Томаз нехорошо улыбается:

— Нас надо поменять с этим молодым безруким человеком. Я вылезу, а вы его опустите в ванну, можно не раздевая.

— В третий раз мы не встретимся, — говорит Женька.

— Не встретимся, — поддакивает торгаш и косится на халат, висящий в углу.

Двое злых и диких одновременно перешагивают порог ванной, но тут же замирают. Цепенеет и взгляд Томаза, теперь уже не на халате, а на руке Зырянова. Женька молниеносно выхватил из кармана гранату, вырвал зубами кольцо и все в той же удобной позе продолжал восседать на стиральной машине.

— Из вас служил кто-нибудь? Знаете, что произойдет, если я разожму пальчики?

Темная глыба головы кавказца побелела так, что стала почти неразличимой на фоне пены.

— Дурак, ты что?..

— Мы же вроде минуту назад договорились, что я не дурак, или забыл?

— Выйдите все, — заорал Томаз. — Ничего без меня не предпринимать!

Повторять дважды не пришлось: его соседи улетучились, затихли.

— Ты же и сам на куски разлетишься. — Томаз все еще не отрывал глаз от гранаты.

— А мне без Рамазана все равно не жить, — усмехнулся Зырянов.

— Ты думаешь, он докладывает нам, какого числа приедет в Москву и где остановится? Пойми, мы для него пешки. Мы сбываем его товар, и все.

— У Рамазана много пешек в Москве, — кивнул Женька.

— Ну, я же об этом и говорю.

— Но я не случайно пришел именно к тебе, Томаз. Не знаешь почему?

— Почему, почему… Для русских мы на одно лицо, вы думаете, раз мы с Кавказа, значит, все повязаны, все заодно. Я не знаю, зачем тебе Рамазан, но я его в жизни всего пару раз видел.

Женька тоже смотрел на гранату.

— Сейчас мои пальцы от возмущения разожмутся, и выпущу я тебя, подружка. А что, мне терять нечего. Служить мне заказано, в контору инвалидов я не пойду, любимой девочке калека не нужен, это мне она дала понять. На пенсию жить стыдно. Ты тоже ничем в этой жизни не дорожишь, а, Томаз? Женщина у тебя, правда, ничего, да дома небось жена есть, дети? А может, тебе все надоело? Пусть рванет эта штука, а?

Базарник поверил, что Зырянов не шутит.

— Я вправду не знаю, чем могу тебе помочь.

— Знаешь, все ты знаешь.

Этой весной по дороге Баку — Ростов ты провел три фуры с азиатскими шмотками и аппаратурой. Было такое?

Томаз молчал.

— Барахло принадлежало Рамазану, и именно он постарался, чтоб машины никто не задерживал, откупился ото всех. Выходит, не пешка ты для него. Пешке он такое дело не доверил бы.

— Что ты еще знаешь? — спросил Томаз, чуть помолчав.

— Я знаю, что ты действительно торгаш, но у Рамазана есть в Москве охранники, которые встречают его и сопровождают. И устраивают беседы с коллегами. Разборки, по-вашему, так? Еще я знаю, что двое-трое из них трудятся вроде бы на одном из складов, в которых Рамазан держит свои товары. И последнее, что я знаю: ты сейчас вылезешь из воды, оденешься, и мы с тобой на твоем «Опеле» подъедем к этому складу. Там я тебя отпущу.

— А она раньше не рванет? — кивнул Томаз на гранату.

— Может. Но это будет зависеть от твоего поведения. Если я увижу, что за нами последует хвост, если ты попробуешь меня надуть… В общем, не пробуй, ладно?

* * *

Дорога долго шла вдоль железнодорожного полотна, потом резко свернула, но «Опель» сворачивать не стал, а поехал прямо, правда, уже не по бетонке, а по грунтовой колее. Выскочили на пустырь. Томаз тотчас заглушил мотор и погасил фары: