Болевой синдром - [13]

— А как же. Альбом искать я сейчас не буду, но вот, за стеклом, в шкафу — это она на сорокалетие снималась.

— Можно взглянуть?

— Конечно.

Макарова была красивой, может, несколько полноватой женщиной. Чуть надменный, знающий себе цену, взгляд. Парикмахер соорудил ей высокую праздничную прическу.

— Она, наверное, нравилась мужчинам, — сказал Чехотный.

Макаров промолчал.

— Простите, Олег Иванович, но все мы люди. И раз вы разрешили спрашивать обо всем…

— Да, я не думаю, что она была эталоном верности. Ей часто приходилось быть одной, я месяцами пропадал в командировках, такого сдерживающего фактора, как дети, у нас не было. Но об этой стороне дела что-либо конкретное я сказать не могу. Не знаю.

Чехотный долил себе заварки, потом спросил:

— Когда в Москву из Чечни уезжал подполковник Ляшенко, что он должен был проверить и подтвердить по вашей просьбе? Дело, если не ошибаюсь, касалось женщины. Не вашей ли жены?

Макаров за все время разговора так и не притронулся к чаю. «Он, кажется, не только не пьет, но и ест очень мало, — подумал Чехотный. — Здорово похудел даже по сравнению с госпитальной встречей. Не умеет готовить, живет всухомятку?»

— Дело касалось не жены, — ответил наконец Макаров. — С женой вопрос был решен. Если бы не ранение, я бы по возвращении в Москву оформил с нею развод.

— Она знала об этом?

— Да.

— И дала бы согласие на развод?

— Думаю, да. Мы уже тяготились друг другом, когда были рядом.

— Но ваше материальное положение…

— Тамара работала в системе газового хозяйства города, неплохо зарабатывала. И потом, она не была жадна к деньгам.

— К кому же ездил Ляшенко в таком случае?

Чехотному не понравилось лицо Макарова, напряженное, побледневшее, и он решил тут же дать отбой:

— Ладно, чувствую, напрямую это к делу не относится, так что…

— Относится, все относится! И Тамара, и Рамазан, и Мишка, и Леся — все относится. Я расскажу, все расскажу, только не перебивайте. Я эту Лесю всего неделю знал. И вот… и все… даже она! Из-за меня все!

— Давайте отложим разговор, Олег Иванович. Вы, вижу, неважно себя чувствуете.

— Будет еще хреновей, если все во мне и останется. Нет уж! — Он взглянул на Чехотного, через силу улыбнулся. — Может, подскажете, что мне действительно психиатру показаться надо. Но это не комплексы, это действительно моя вина во всем. Еще раньше капитан Судаков погиб — он тоже на моей совести. Я слюни распустил, «чичикам» подставился, в госпиталь лег, а на другой день моих пацанов покосило — и Миша Ляшенко, и Зырянов без руки остался. Я из квартиры не выхожу, чтоб, не дай бог, кого из родителей и жен моих ребят не встретить, — я не смогу на них глаза поднять! Я в таком состоянии… Я пить просто боюсь. Пью и думаю, что это я приучил к бутылке жену. Да так оно и было фактически. Приеду домой — это как праздник. А как праздник без стола? А как уезжать без этого дела?

Рядом с ногой Чехотного лежала газетная вырезка, ее случайно смахнул на пол Макаров, когда убирал со стола. Чехотный попросил:

— Олег Иванович, поставь еще кипятку.

Когда хозяин вышел, он подобрал вырезку и положил в карман.

Макаров зашел в комнату, облокотился на спинку кресла, спросил:

— Я так понимаю, по гибели Тамары у вас пока ничего нет? Рамазан ушел в подполье?

— Не будем пока о нем, Олег Иванович. Зачем Ляшенко ездил в Мещовск к Котенковой?

Лицо Макарова вытянулось в удивлении:

— Ее фамилию и адрес не знал никто, кроме Миши. А Миша не мог никому… Откуда вы все узнали?

— Работа у меня такая.

Засвистел чайник, но Макаров, кажется, не услышал его.

Он стоял так же, у кресла, и отрешенно смотрел в угол комнаты.

— Леся… Мы в Степане… В Степанакерте, значит, то ли в пустующей школе, то ли в училище квартировали. Там актовый зал был, где елку поставили. Я только к часу ночи освободился, приехал — мои отмечают Новый год. Все чин по чину: минералка в бутылках, водка в чайнике. Пьяных не было, уже каждый знал, чем пьянка может кончиться. В общем, поспел я на танцы. Леся ко мне подошла… Я и в этот день, и позже жене звонил, хотел поздравить с праздниками, никто трубку не брал, не было ее дома. Такое настроение… А тут — Леся. «Я на вас давно глаз положила, еще десять дней назад, как только приехала… Но вы всегда такой строгий… Давайте Рождество вместе встретим…»

Макаров замолчал. Чехотный сам пошел на кухню, принес чайник, но хозяин этого не заметил. Он продолжал:

— Я даже не помню ее толком. Темненькая, высокая. Грудь красивая. Перед Рождеством позвала на чай… Подробности не нужны?

— Потом она уволилась от вас?

— Потом меня по Карабаху еще швыряло, по Осетии, по Чечне… За это время столько уволилось и столько новых пришло! Но этой весной, в самом начале марта, меня под Серноводском посекло малость, в лазарет угодил. А врач — из старой гвардии. Ну и вспомнили Карабах, Новый год, чайник с водкой. Так я и узнал, что Котенкова уволилась, сына растит. Они переписывались иногда…

— И что вам сказал Ляшенко, когда вернулся?

— Он уже ничего не сказал.

— Простите. Но он просил вам передать…

— Да, я знаю. Мне передали. Я понял, что сломал жизнь еще одному человеку. Ей плохо живется. Миша, правда, отвез немного денег…