Болеутолитель - [69]

— Это мое тело, и я могу делать с ним все, что захочу.

* * *

Рив Тауни отшатнулась назад и продолжала отступать, пока красное не превратилось в блаженно-черное. Она отступила в темный коридор и исчезла, как тает во тьме последний, сдавленный шепот женщины, которая провела с тобой одну-единственную ночь.

Больше я никогда ее не видел.

ЭПИЛОГИ

Эпилог первый … И СЫНА

Никогда не видел ее, говоришь? Как давно это было?

Я не знаю. Я здесь потерял счет времени. Наверху, наверное, все еще холодно, да?

Как сучий взгляд, дружище. Да уж, жуткая история, скажу я тебе. Черт возьми, мои дружки ждут меня в кабаке на Уобош…

Да что ты мне объясняешь. Я ведь тебя не держу.

Ну что ж, будь осторожнее, приятель. Как тебя зовут, кстати?

Это неважно. Спасибо за доллар.

Не за что. Может быть еще увидимся.

Может быть.

О черт, надо спешить.

* * *

Это будет мой последний дневник. Я назвал его «Вне себя, со страхом». Я его пишу, вот как сейчас, или веду его устно. Понял это, потому что люди уже несколько раз просили меня заткнуться.

Мои яйца уже зажили, опухоль сошла, но перелом руки в запястье еще не зарос. Я ношу один из браслетов Американской Мечты, но уже понял, что заживление идет плохо.

Я всегда верил, что моя жизнь полна новизны. Вот что я имею в виду: я никогда никому не должен был отвечать. Ни одной живой душе. Мне тридцать шесть, и я еще холост. Хотя я все еще живу — жил — со своими родителями, но всегда остаюсь — оставался — таким же независимым, как те люди, у которых отродясь не было ни дома, ни родителей.

О, как я им завидовал. Только такие неосязаемые вещи, как погода и утраченные надежды, могли замедлить их движение. И то ненадолго.

Несколько недель, а может и месяцев тому назад, я мог позволить себе быть самоуверенным, и я стоял в автобусе, глядя на сидящую женщину, на розовый ободок, в месте, где ее контактные линзы соприкасались с веками. Сравнения вертелись у меня в голове, как потерянные надежды моей матери; ожидания, от которых она перевернулась бы в гробу.

Я где-то читал, что всякий дом строится на чьих-нибудь костях. Мое прошлое, фундамент моего будущего — я оторвал кусочек кожи со своего пальца, чтобы провозгласить, что оно зиждется на целом хороводе людей как живых, так и мертвых. Майк, Рив, Эйвен. Все они уже ушли.

Остались только двое: я и Болеутолитель.

Как-то я нанимался на работу в Элгине, штат Иллинойс. Хотел стать городским клоуном. По имени Бинго; улыбаться и валять дурака. А потом смотреть, как толпа требует деньги обратно. Тут я что-то залепетал на вавилонском наречии, потому что пальцы правой руки онемели. Я вспомнил о том, как испоганил ту знаменитую финальную встречу с Рив.

Я — эмбрион. Держусь за свое зачаточное, инфантильное «Я». Вдыхая в ребенка взрослое чувство вины, трудно ожидать от него нормальных детских хватательных реакций. Я подтянул колени к подбородку, но член все равно остался незащищенным. Яички находились в опасной близости от правого бедра. Они открыты для подземных прикосновений и тому подобных опасностей, вроде тех, свидетельницей которых стала Рив Тауни в последние секунды нашей совместной жизни.

* * *

Я вспомнил, что спустился сюда уже в 1989 году. Я ел шоколад и читал надписи на стенах.

МАРКОС — ПЛОХОЙ ЧЕЛОВЕК

ниггер-таун — это в ту сторону

Стэси трахается со всеми, даже с уродами.

ДЭННИС КЭССИДИ ОБРЕЧЕН НА ВЕЧНЫЕ МУКИ 10.11.1985

У меня есть пузырек с антистрессовыми таблетками, который я нашел в комнате Шустека. Я вспомнил, что там, в Городе, железо или бета-каротин делали мою мочу лимонно-желтой. Здесь внизу она имеет цвет слишком долго отстаивавшегося пива. Но зато проклятые таблетки снимают чувство голода. Может быть они содержат кофеин; впрочем я даже не удосужился посмотреть на этикетку.

Несколько дней назад я встретил тут полицейского. Кажется его зовут Мэфер. Не уверен, что мы с ним раньше встречались, но помню, что Ри… что кто-то рассказывал о нем и о том, кого убили — о Коновере.

Предупредил, чтобы я был осторожнее. Болеутолитель опять вышел на улицы. Наверное, это в сегодняшней газете, которую я не видел, ха-ха. Спросил полицейского, как же все-таки убийце удается ускользать. Мэфер объяснил, что это самый удачливый сукин сын из всех живущих. Но он неизбежно должен оступиться.

Я едва не признался ему, кто я такой, и спросил как… ну, в общем, как там дела в Городе. Но не признался. Он заметил, что мне следует обратиться к врачу, проверить запястье. В ответ я любезно улыбнулся.

Газета на цементном полу подсказала мне, что уже 12 марта.

* * *

Неужели Мэфер думает, что Болеутолитель психически нормален и может ошибиться? Он явно не встречал проститутку «Доброй Ночи». Интересно, что бы он сказал, если бы получил возможность надавить большими пальцами ей в подглазья, а потом вводить член в пустые глазницы? Стал бы он и после этого считать, что Болеутолитель — самый обыкновенный человек?

* * *

Жил да был аутичный мальчик со светлыми волосами, которого взрослые шпыняли почти каждый день. Он всегда носил полосатые рубашки, обязательно с зелеными или синими полосками. Видимо, вертикальные полосы должны были скрыть его полноту. Почти у всех инвалидов в колясках, которых я встречал, было брюшко.