Боксер - [37]

Тут Арон попросил господина Тенненбаума не докучать ему своими заботами, человек он совершеннолетний и достаточно взрослый, чтобы вести свою личную жизнь как ему заблагорассудится. Вот счетные книги — это уже другое дело, вот об этом он готов говорить в любой момент.

— Вы заметили какие-нибудь упущения?

— Пока нет, господин Бланк, пока нет. Но боюсь, что это уже не за горами, если вы и впредь будете вести себя подобным образом.

— Тогда разрешите сделать вам следующее предложение: когда заметите, можете снова вызвать меня. Согласны?

После этого визита Арон спросил себя, не стоит ли ему поискать другой трактир, но так и остался в погребке. Во-первых, с коньяком в других местах были трудности, а во-вторых, перемена означала бы, что он подчинился Тенненбауму и прячется от него. И вот он снова сидел в переднем зале с твердым намерением не разговаривать с самим собой. Паула по-прежнему смеялась либо уходила от него, и Арону пришло в голову еще одно объяснение ее удивительной скрытности. Она, например, никогда не разговаривала с ним про свою работу в «Джойнте». Хотя Арон был абсолютно уверен, что эта работа не оставляет ее равнодушной, это он заметил еще при первой их встрече, когда стоял перед Паулой в роли жалкого просителя. Более того, Паула была просто создана для сердечного участия, в мгновение ока она проблему каждого клиента делала своей собственной, такой уж был у нее характер. Но ни слова, ни звука об этом.

Потом, как рассказывает Арон, у его стола появился Оствальд. Арон поднял глаза, когда с ним заговорил незнакомый человек:

— То, что вы пьете, недурно выглядит.

— Оно и на вкус не хуже.

— Охотно верю.

Человек сел за его столик, залпом осушил до дна рюмку, которую принес с собой, и передернулся от отвращения. Арон знал, что этот напиток называется алколат. В передней комнате все пили алколат, но он его ни разу не пробовал. Человек крикнул хозяину:

— Принесите-ка еще одну рюмочку этой отравы!

Сначала он показался Арону не слишком симпатичным из-за своей развязности. Человек, который громко говорит, наверно, и без всякого алколата, человек, который желает, чтоб на него смотрели, а уж смотреть на него, по словам Арона, было сомнительным удовольствием. Оствальд представлял собой прямую противоположность тому, что называется красивый: лет примерно шестьдесят или чуть поменьше, долговязый, тощий, узкий венчик волос обрамлял лысину. Посреди лысины светился красный рубец, похожий на петушиный гребень. Серая кожа висела глубокими складками, как это бывает у людей, которые за короткий срок потеряли половину веса. Всего лучше был, пожалуй, его костюм, единственный, который Арону вообще довелось на нем видеть. Арон не сомневался, что с минуты на минуту этот человек попросит помочь ему получить такой же красивый напиток, и потому уже приготовил подходящий ответ.

— Почему вы так враждебно на меня смотрите? — спросил Оствальд. — Вы же только что мне улыбались.

— Я вам улыбался?

— Разумеется. Иначе я ни за что бы не осмелился сесть за ваш столик. Вдобавок вы производите впечатление человека, с которым приятно поговорить.

Арона смутил этот комплимент, он вообще не мог припомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь сделал ему комплимент, относящийся к его внешности. Взгляд его стал приветливей, слова незнакомца прозвучали вполне скромно, почти смиренно, вдобавок он так убедительно объяснил, почему предпочел общество Арона обществу остальных гостей. А вот просьба насчет коньяка до сих пор не прозвучала, может, Арон все-таки был не прав?

— Вы ошибаетесь, — сказал он, — ну что я могу иметь против вас?

Оствальд улыбнулся, словно и сам не знал ответа, подошел к стойке и принес себе выпить, потому что хозяин к нему явно не торопился. Когда он вернулся, Арон предложил ему сигарету. Оствальд взял ее, ничуть не удивившись, хотя сигареты до сих пор шли на вес золота, потом представился и сказал:

— Последние несколько дней я часто вас здесь вижу. А как у вас получается, чтобы хозяин давал вам коньяк? — вдруг спросил он. — Ведь это же коньяк у вас в рюмке? Я сюда начал ходить много раньше, чем вы, но мне этот гад еще ни разу не подал ни капли коньяку. Вы что, из местных спекулянтов?

— А вы что, из полиции?

— Нет, — ответил Оствальд, — я не из полиции.

Причем, как говорит Арон, он странным образом подчеркнул слово «полиция», словно на самом деле он убийца, которого давным-давно разыскивает полиция, а тут его вдруг спрашивают, не из полиции ли он. Оствальд энергично помотал головой и с улыбкой поглядел на Арона, словно тот не ведает ни сном ни духом, какую отмочил забавную шутку. Его веселье оказалось столь заразительным, что Арон, забыв об осторожности, сказал:

— Да, я из спекулянтов. Вот почему я и пью коньяк. А вы не из них и потому пьете эту дрянь.

В ту же секунду, как рассказывает мне дальше Арон, веселое выражение исчезло с лица Оствальда, он прищурился, пораженный этим, совершенно неожиданным оборотом. И сказал следующее:

— Знаете что, можете поцеловать меня…

И встал. Еще Арон расслышал, как тот уходя пробормотал:

— С меня хватит.

Потом Оствальд расплатился у стойки, вернулся к Аронову столу и загасил в пепельнице лишь наполовину выкуренную сигарету, после чего вышел. Арон подозвал хозяина и спросил: