Бокал звезд - [84]

После смерти профессора жизнь в доме мало изменилась. Днем Джим, как и раньше, пропалывал в цветнике сорняки и ухаживал за огородом. Он по-прежнему добросовестно выполнял свои обязанности, хотя смысла в этом не было. Еда в холодильнике портилась. В конце концов, Дженни выбросила все продукты, и Джим выключил холодильник. Посуду они убрали подальше с глаз.

Дженни поддерживала порядок в доме, полировала мебель, скребла полы. За вычетом приготовления завтраков, обедов и ужинов, которые предназначались профессору Тому, ее распорядок дня мало изменился. Иногда во время работы она напевала песню из фильма, который они с Джимом смотрели накануне. А иногда, убираясь в гостиной, бросала тряпку и пускалась в пляс, как Руби Килер из «Сорок второй улицы». Это был ее любимый фильм, а «Мои голубые небеса» — любимая песня.

Сидя на диване, окутанные полутьмой и тихим жужжанием проектора, они обнимались, целовались, и Джим спрашивал:

— Как прошел день, дорогая?

И она отвечала:

— Великолепно, милый.

Он целовал ее глаза, уши и нос, а она — его подбородок. Они стискивали друг друга изо всех сил, но старания ни к чему не приводили: небо оставалось пустым.

Профессор Том щедро наполнил информацией память Джима и Дженни, но в основном это были сведения по электронике, машиностроению, садоводству и кулинарии. А жизнь Джим и Дженни познавали, просматривая старые киноленты. Большинство фильмов относилось к тридцатым годам прошлого века, но были и из двадцатых, а несколько — из сороковых и пятидесятых. Профессор собирал коллекцию долгие годы и потратил на нее кучу денег. Естественно, он взял ее с собой, когда удалился на Арктур-VI, где рассчитывал провести спокойную старость в купленной на пенсионные накопления уединенной долине. Как он говорил, «в нескольких световых годах от злокозненного человечества».

Однажды вечером, когда они с Джимом и Дженни смотрели «Колокола Святой Марии», профессор сказал:

— Да, вот так оно и было в те времена… хотя на самом деле все совсем было не так.

— Разве такое возможно? Было — и совсем не так? — удивилась Дженни.

Профессор рассмеялся.

— Я понимаю, моя дорогая, что, несмотря на совершенство твоего компьютеризированного образа мыслей — и даже скорее из-за него — ты неспособна к неаристотелевому мышлению. Многое может одновременно быть истинным и ложным. Миры, которые мы видим на экране, это искаженные отражения действительности, населенные призраками людей, чье реальное «я» часто было скрыто от них самих. Это действительность, растертая в порошок, надушенная и выхолощенная в самых важных моментах, созданная для тех, кто так и не перерос потребности в сказках на ночь, — профессор Том вздохнул. — Но мне эта придуманная реальность нужна, как воздух. Несмотря на всю свою благочестивую фальшь, на все недомолвки и ложные истины, она в тысячу раз лучше той действительности, в которой я жил и от которой в конце концов сбежал. Наверное, когда люди стареют, им хочется забиться в пещеру и видеть только отражения.

Кроме старых кинолент в коллекции профессора было много мультфильмов. Они совершенно очаровали Джима и Дженни. Некоторые животные в них походили на людей, а некоторые люди — на животных. Некоторые животные выглядели точно как животные, но разговаривали и вели себя, как люди. Кое в чем мультики оказались познавательнее, чем фильмы, потому что проливали свет на одну тайну, о которой фильмы умалчивали. Загадочные книги профессора, посвященные в основном электронике и машиностроению, даже не упоминали об этой тайне. Так что, не будь мультиков, Джим и Дженни никогда не узнали бы, в чем заключается главный Секрет Жизни.

Но одного знания Секрета Жизни, по-видимому, было недостаточно. Долина сменила зеленые одежды на летнее золотистое платье. Вереница теплых дней и ночей проплывала мимо каркасно-щитового домика. Джим и Дженни каждый вечер сидели на диване, копируя поведение теней на экране, но их объятия и поцелуи ни к чему не приводили. Рассвет нового дня неизменно находил их на пороге дома, разочарованных и по-прежнему одиноких.

— Может, это как в песне, которую Дон Амичи поет Соне Хени, — сказала Дженни. — Ты же понимаешь, о чем я? В любви везет одному на миллион. Или мы недостаточно стараемся.

— Не исключено, — ответил Джим. — А может, это потому, что между сценами они делают что-то такое, о чем мы не подозреваем.

— Например, что?

— Ну, раздеваются, целуются и обнимаются особым образом.

— Зачем им раздеваться? Какая разница, одет ты или раздет?

— Не знаю, — сказал Джим, — но стоит попробовать.

В тот вечер, прежде чем сесть на диван, они разделись. Профессор Том потерял интерес к сексу еще до того, как вышел на пенсию, так что тело Дженни мало отличалось от тела Джима.

Фильм, который они выбрали в этот раз, изобиловал любовными сценами. Джим и Дженни обнимались и целовались, повторяя действия главных героев, но их старания ни к чему не привели.

Однажды на рассвете, когда они, несчастные, сидели на пороге дома, Джим сказал:

— Кажется, я знаю, в чем дело. Мы другие. И этот мир другой. И все же у нас есть шанс. Профессор Том дал нам все необходимое. Научил всему, что знал. Возможно, он предвидел, что когда-нибудь наступит такой момент.