Бокал звезд - [69]

— На Луговой цветок и Золотую Лихорадку, и на Фронтир…

— А когда облетим их все, вернемся на Чернозем…

— И оттуда снова отправимся на Златозернышко…

— И на Гесем…

— И на Пашню-в-Небе…

Прижав к себе, он стал осыпать ее поцелуями. Пускай в Старом Нью-Йорке стоит лето. В Старом Нью-Йорке всегда лето. Зато на Марсе в Новой Северной Дакоте — весна.

ВЗРОСЛЫЕ ПОКИНУТ ДОМ

Есть вещи, которые мы не можем забыть, есть — которые не хотим забыть, а есть некоторые, особенные, которые сочетают в себе и то, и другое.

Заканчивался сентябрь того последнего года. Мэри Эллен приехала в город, чтобы забрать меня после работы. Она остановилась на углу Мейн и Сентрал. Я уже ждал и сел в машину. Лори стояла на переднем сиденье, ее голубые глаза сверкали радостью открытия.

— Папа, я умею читать! — закричала она, едва увидев меня. — Я теперь умею читать, папочка!

Я щелкнул ее по курносому носу, но она не обратила на это внимания. Маленький красный букварь у нее руках был открыт на странице, где на ярко раскрашенной картинке мальчик качал на качелях девочку, а ниже — несколько фраз, напечатанных большими четкими буквами.

— Послушай, папа, послушай! Джейн — девочка. Джон — мальчик. Я вижу Джейн. Я вижу Джона.

— Как тебе наша маленькая Эдна Сент-Винсент Миллей? — спросила с улыбкой Мэри Эллен, следя за красным глазком светофора.

— Она просто чудо!

Загорелся зеленый, и мы поехали вверх по склону холма, где вдоль тридцатой трассы раскинулся маленький городок. Как я уже сказал, сентябрь заканчивался, холмы и поля немного поблекли, но еще хранили летнюю зелень, а небо было бледно-голубым. Домики сияли белизной, а лиловые тени вязов и кленов причудливо переплетались на аккуратно подстриженных лужайках.

Мимо, поднимая клубы пыли, продребезжал пустой грузовичок.

— О, посмотрите на Джейн. О, посмотрите на Джона.

— Лори, теперь ты сможешь почитать мне «Зимой и летом», — сказал я.

Она подняла голову от книжки. Не могу забыть ее глаза. Словно глубокие голубые озера, впервые отразившие солнечный свет.

— Конечно, папочка, я тебе почитаю.

Мэри Эллен свернула с шоссе на дорогу, ведущую к нашему дому.

— Дорогой, а Стивенсон не слишком сложен для нее?

— Нет, мама, — заявила Лори. — Ты не поднимаешь. Я уже умею читать!

— Но ведь ты же ей поможешь с трудными местами, да, Мэри Эл? — спросил я и поинтересовался: — А что у нас сегодня на ужин?

— Ростбиф. Ждет в духовке.

Мэри Эл свернула на подъездную дорожку и остановилась у куста форсайтии. Наш дом стоял на холме, и отсюда вся трасса была как на ладони. Машины сновали по ней туда-сюда, словно хлопотливые металлические жучки. За трассой раскинулось живописное озеро. В ясные дни можно было даже разглядеть Канаду. Но тот день выдался пасмурный, и молочная синева озера сливалась с туманной голубизной неба. Листья кленов во дворе шелестели под порывами ветра.

Я вытащил вечернюю газету из почтового ящика у ворот, поднялся на веранду и устроился на качелях. Лори была уже там, открытый букварь лежал у нее на коленях.

Мы тихо покачивались взад-вперед.

— Я вижу Джейн, — читала Лори. — Я вижу Джона.

Ветер шевелил страницы газеты, заголовки плыли перед глазами. Опять все про бомбу, а ниже та же зловещая история о мегатоннах и возможных мегажертвах. Вскоре газета выскользнула из моих рук, и я сидел, слушая чтение Лори, шорох ветра и звяканье столовых приборов, которые Мэри Эллен раскладывала на обеденном столе.

Мне до сих пор все еще слышится радостный звон посуды, легкий шорох ветра и — яснее всего — нежный детский голосок Лори, повторяющий: «Джейн — девочка. Джон — мальчик, Я вижу Джейн. Я вижу Джона…»

Мальчик, девочка и бомба. А потом Мэри Эллен позвала нас ужинать.

Больше всего мне запомнилось, как на исходе дня мы втроем сидели на качелях. Лори устроилась посередине, на коленях у нее лежал «Детский цветник стихов» Стивенсона, открытый на стихотворении «Зимой и летом»[17].

— Зимой еще не бре…

— Брезжит, — подсказала Мэри Эллен.

— Зимой еще не брезжит свет…

А я… уже умыт, одет…

Напротив, летом спать меня…

Всегда кладут при свете дня.

— Лори отлично читает, правда, дорогой?

— Средь бела дня я спать иду,

А птицы пр…

— Прыгают…

— А птицы прыгают в саду.

И взр… И взрослые, покинув дом…

— Гуляют…

— Гуляют под моим окном.

Как я уже сказал, есть вещи, которые мы не можем забыть, есть вещи, которые мы не хотим забыть, а есть некоторые, особенные, которые сочетают в себе и то, и другое.

Лори уже большая, но теперь она не умеет читать. А зачем? Ведь читать нечего. Когда-то давным-давно она что-то читала, но теперь, конечно, уже все забыла. Наверное, это даже к лучшему. В маленьком поселке, который мы построили в холмах, подальше от радиоактивных берегов озера, печатное слово никому не нужно. Здесь нужна только крепкая спина, чтобы с утра до ночи работать в поле.

Нам нечем заполнить долгие зимние вечера. Книги, наверное, могли бы помочь, но то будут старые книги. Они напомнят о прошлом, которое лучше не вспоминать, о жизни, в которую мы уже сами не верим, которая осталась только в воспоминаниях. Воспоминания приходят, когда мы сидим у очага, а снаружи в кромешной тьме рыдает и стонет ветер, разнося пепел сгоревших городов над бесплодной землей.