Боишься ли ты темноты? - [12]

— Я буду, — пообещал Ярослав. — И писать Вам буду. И приеду потом. Обязательно.

— И меня возьмёт, — заявила Женька.

— Всё, — Ярослав сделал шаг к порогу, — нам пора. До свидания!

— Возьми книги, — Инна Яковлевна подняла с пола стопку книг и протянула ему. — Подожди, не в руках же ты их понесёшь. Промокнут. Я сейчас дам тебе пакет.

Она скрылась в комнате, а Женька толкнула его локтем:

— Ты чего, реветь собрался?

— Собрался, — Ярослав вытер рукавом намокшие глаза. — Тебе-то что?

— Ничего, — Женька дёрнула плечом.

Инна Яковлевна вернулась, подала Ярославу пакет с книгами. Поверх них лежало ещё что-то. Ярослав сунул в пакет руку и вытащил красивую кружку с пузатыми медвежатами. Рядом была ещё одна.

— Это вам с Женей. Одинаковые.

— Спасибо, — просияла Женька. — Какие мишки балдёжные!

Ярослав сделал ещё одну попытку не заплакать, но теперь уже ничего не получилось. Он пробормотал “До свидания” и выскочил в подъезд. Через несколько секунд его догнала Женька:

— Подожди, не беги так! Я отстану.

Ярослав выбежал на улицу, где хлещущий потоками дождь смыл с его щёк слёзы, и остановился:

— Жень, а тебе совсем всё равно, что она уезжает?

— Ну, не совсем, — возразила Женька. — Хорошая тётка. Лучше бы Верка куда-нибудь свалила. Так с неё не дождёшься! Ладно, давай руку.

Ярослав автоматически подал Женьке руку, и они медленно отправились обратно в детский дом. Инна Яковлевна, самый добрый и понимающий, по мнению Ярослава, воспитатель, уезжала навсегда. Теперь не будет вечеров в воспитательской, когда любое русское слово Инна Яковлевна ему запрещала, и они общались только по-немецки. Не будет чая с конфетами, никто не обнимет Ярослава так, как раньше обнимала мама, не погладит по голове. Никто не будет выделять его среди других воспитанников, и в детском доме не останется никого, кто верит в него и верит ему. Правда, Сергей Фёдорович тоже, вроде бы, неплохой человек. Но что ему Ярослав? Что Ярослав директору, Фроське, Вере Ивановне? Детдом — тот же конвейер. Выпустили — набрали. Проследили, чтобы все учились и никто ничего не натворил. Хоть кто-нибудь из работающих здесь думает о той же Женьке Воробьёвой в свободное время? Конечно, нет…

— Das Ende, — сказал Ярослав грустно.

— Чего? — не поняла Женька.

— Конец, говорю, — пояснил Ярослав и, дёрнув Женьку за руку, быстро пошёл. Грязь чавкала под подошвами, приходилось постоянно перепрыгивать через лужи. Они уже одолели половину пути, как Женька вдруг остановилась и удивлённо сказала:

— Смотри, какой котёнок.

Котёнок был маленький, серый и мокрый. Он жался под навесом у магазинчика и дрожал.

— Красавчик, — залепетала Женька, опускаясь перед котёнком на корточки, — ма-аленький, холодно тебе…

Ярослав присел рядом.

— Погладь, — потребовала Женька, беря котёнка на руки и пристраивая себе на коленки. Ярослав провёл по мокрой шёрстке двумя пальцами:

— Дрожит.

— Давай возьмём его себе. Пусть живёт с нами, — Женька посмотрела на Ярослава и поднесла котёнка к своему лицу: — Ну, дурачок, пойдёшь жить к нам?

Котёнок жалобно пискнул.

— Он согласен, — радостно сообщила Женька. — Я очень таких лапочек люблю. У меня много кошек было. Я их с улицы таскала, а мамка не прогоняла. А один раз у меня взрослая кошка принесла котят. Они, пока слепые, вообще такие смешные… За молоко дерутся, толкаются. У тебя были когда-нибудь кошки?

— Нет, — вздохнул Ярослав, — мне мама не разрешала. У неё аллергия была на шерсть. У меня рыбки были. Сомики. В большом аквариуме.

— А у меня кошки, собачки жили, а один раз мышка в баночке, только её один материн кореш выкинул — она воняла здорово. Мы с братом потом искали, не нашли. Думаю, он её всё-таки убил, перед тем, как выкинуть.

— У тебя брат есть? — удивился Ярослав. От Женьки он раньше слышал только о матери, да о тётке.

— Был, — Женька продолжала тискать и целовать котёнка. — Его на дороге машиной задавило.

Ярослав вздрогнул.

— Он был самый мне родной человек, — сказала Женька. — Я, когда у тётки бываю, всегда к нему на могилу хожу и там плачу. Ты дорогу аккуратно переходи, ладно?

— Ладно, — тихо сказал Ярослав. Стало жаль Женьку и её брата, а заодно вспомнилась собственная боль. Всё внутри заныло, как будто его самого только что сбило машиной. — Ну, пойдём?

— Пойдём, — Женька сунула котёнка за пазуху. — Устроим его пока в теплице, а там видно будет.

Пока они добрались до детдомовской теплицы, Ярослав промок так, что его можно было выжимать. А Женька прижимала к груди маленькое существо и радовалась.

— Будем его кормить, — говорила она, — ему совсем немного надо. И сделаем ему постельку в коробке. Тут где-то есть коробки. Я ему подстилочку завтра на кружке сошью. А пока положим что-нибудь старое. Только что?

— Давай мою майку, — предложил Ярослав, — у меня есть совсем старая.

— Здорово! И это будет наш общий зверь. Да?

— Да.

Они устроили котёнка в дальнем углу, где его было трудно заметить, и решили, что будут кормить его по очереди. Утром — Женька, после обеда — Ярослав. Ярослав сбегал в комнату за майкой, а, когда возвращался, подумал, что всё-таки Женька — девчонка хорошая, добрая. Вика бы, наверное, этого котёнка и не заметила, и под одеждой в детдом точно бы не понесла. Только вот не привыкает Женька ни к кому как следует. Ведь нравилась ей Инна Яковлевна, она к ней даже обниматься лезла, а теперь не расстраивается и не плачет. Как будто кот для неё важнее человека…