Бои на Карельском перешейке - [7]
Над землей торжественно шествовала серебряно-голубая ночь. Казалось, можно было разобрать каждую хвоинку на соснах и елях. Из-за дерева вдруг мерцала синяя сталь штыка. Дозор.
Хрусткая тишина. Напряженный слух вдруг поймал отдаленный стук.
Дозорный сообщает, что на той стороне каждую ночь рубят деревья — стучат топоры, с шумом падают сосны и ели. Вело-финны все больше выставляют станковых пулеметов, противотанковых пушек.
Враг готовился, затевал провокации. Население финских деревушек было выселено. Ни одного огонька.
А на нашей стороне — жизнь радостная, яркая. Приветливо светятся окна в домах сел и деревенек. Над зазубринами елового леса встает полная светлая луна. Искрится синий снег. И от этого сказочного леса, и от луны, и от звонкого мороза, от милых огней в домах моей Родины — на душе радостно и легко, как в детстве.
Под соснами собираются красноармейцы. В хрустально чистом воздухе задорно звенит молодой смех. Чеканно стучит движок. Начальник клуба с киномехаником спешат — налаживают экран между стволов.
Тут же разговаривают бойцы.
Пулеметчик Молчанов Дмитрий, рыбак с берегов Охотского моря, веско заявляет:
— Что делается за границей — это мы все понимаем. И все их гнездышки — пулеметные и другие, знаем — по ракитам да по соснам!..
В голосе его чувствуется непоколебимая сила убеждения, ясность сознания, уверенность в правоте своего дела.
Проходит над землей ночь: в угрюмо злобных действиях там, на финской стороне, в живом и чудесном сверкании огней — на нашей.
Днем словно вымирала белофинская сторона. Только наблюдатели на вышках и деревьях чернели в своих тулупах зловещими сычами.
Так шли дни, вплоть до 26 ноября.
Это был обычный наш день на границе. К утру выпал легкий снежок. И воздух был особенно свеж.
В поле, в лесу шли обычные красноармейские занятия. Группа лыжников мчалась по равнине, стремительно спускалась с бугров и косогоров, взлетала на высотки.
И этот мягкий, бодрящий день, и румяные деловые лица красноармейцев, и легкий звон синиц в лесу — все создавало светлое и легкое впечатление.
И вдруг оттуда, с угрюмой финской стороны, резко гукнула пушка. Еще и еще.
По воздуху с нарастающим воем пронеслись снаряды. Они разорвались на нашей, советской стороне. И на свежий снег брызнула кровь.
Так же внезапно, как и открыли огонь, замолкли на финской стороне пушки.
Лежали на снегу убитые наши товарищи. На лицах у них как будто навеки застыла печать недоумения.
Раненым оказывали помощь. Превозмогая боль, они рассказывали о том, как предательски подверглись обстрелу, как снаряды разрывались прямо среди бойцов, занимавшихся учебой на вершине бугра около Майнилы.
Из подразделения в подразделение и на всю страну летела страшная весть.
— Провокация! Финская буржуазия начала стрелять по нашим людям, на нашей земле.
На землю падали синие сумерки. С Балтики рванулся сырой и тревожный ветер. Гулко зашумели сосны и ели, раскачивая черными лапами.
Наступала ночь гнева и скорби. От Майнилы, от полянки, забрызганной кровью дорогих товарищей, мы шли из части в часть — говорили с красноармейцами, командирами, политработниками.
Пулеметчик Спокойчев Дмитрий — высокий и стройный, горячий страстный — громко сказал:
— Когда выстрелы были — мое сердце огнем занялось! К бою я готов. Как и все мои товарищи! Так я хочу товарища Молотова попросить: «Давайте, товарищи правительство, приказ скорее.
Время за все рассчитаться с врагами! Терпения нашего нет».
Всюду — жаркое волнение. Уже обсудили товарищи и сообщение ТАСС, и ноту советского правительства, направленную правительству Финляндии. Всюду — одно: к бою готовы, не терпится, скорее бы приказ.
В кругу бойцов поднимается командир пулеметчиков лейтенант Яковлев, и все слушают его с огромным вниманием.
— Быть готовым — это правильно… Недалек час. А сколько мы перенесли от провокаций, от злобы врага. Я девять лет на финской границе. Провокациям счет потерял. Ну, скоро и провокаторам, и тем, кто ими там управляет, будет крышка…
Скоро утро. Не спят на границе. В сумерках рассвета на бугре около Майнилы чернеют разрывы вражеских провокационных снарядов, алеет кровь наших товарищей.
Вот что случилось 26 ноября 1939 года в районе Майнилы.
Когда глядишь на ту сторону, за границу — все как будто спокойно: леса, холмы и деревья на пригорке. Но присмотришься глазами пограничника и видишь: на сосне примостился финский наблюдатель, за ветками прячется телефонист, а внизу еле заметны покрытые ветвями холмики — это брустверы окопов. Там, в земле — белофинны.
В прошлую ночь они суетились, пробирались ползком к границе и уходили обратно. Утром все стихло, но Выборгское шоссе перерезал свежий окоп, и по бокам в кустах выстроились замаскированные пулеметы.
День за днем глядят пограничники через реку Сестру, и каждый день на том берегу «новости».
Вчера у моста были видны следы свежей земли, и в гору змеей потянулся кабель. Сегодня у сараев можно разглядеть новые окопы.
Потом прогремели выстрелы провокаторов у деревни Майнила.
Никто не созывал людей. Бойцы, командиры, политработники сами собрались на поляну к землянке-клубу.
