Бои на Дону и Волге - [6]

8 июня, пребывание в населенном пункте

На этой восточной долготе смеркается на несколько часов раньше, чем дома. При пользовании среднеевропейским временем, которое мы, немцы, несем на Восток в качестве строгой меры единиц, мы всякий раз теряли счет времени, которое, как известно, зависит от движения Солнца.

Мой автомобиль трудно увидеть с самолета, ибо он защищен ветвями деревьев, за деревенской школой. Через стекла ничего не видно из-за дождя, ибо дороги превратились в трясину, черную трассу, они скользкие, как мыло. Выдвижение войск застопорилось. Движутся лишь черные тягачи 210-мм минометов. Наступление повторно перенесли на сутки. Это начало крупного весеннего наступления, которое должно перенести боевые действия дальше на восток.

Как тяжело описывать эту страну, чтобы тебя правильно поняли. Определения «холм», «лощина», «низина ручья» вызывают в памяти обычные, знакомые нам образы. Здесь то же самое, но масштаб другой, неровности местности низкие, широкие, они растянуты по безграничному горизонту, в котором исчезает пространство и остаются пустоты – «океаны печали».

Ощущение пустоты усиливается уже вблизи обочин дорог, где не возделывается земля. Не зеленеют ржаные и пшеничные поля. Время от времени обрабатываются лишь узкие полосы, где колхозники обрабатывает землю как собственность. Впрочем, высокие, сильно разрастающиеся сорняки быстро покрывали склоны и лощины.

Наконец, вечером улучшается погода. Если утром будет ясный день, то послезавтра должно начаться наступление.

9 июня

Солнце и ветер подсушили чернозем. Почва стала вязкой и блестит, как серебро. Сегодня на южных склонах начала подниматься пыль.

Со склона, где проходит фронт, можно обнаружить через бинокль позиции минометов и стрелковые окопы противника, вырытые на восточном берегу небольшой речки Муром. Никакой огневой активности. Противник не заявляет о себе. Однако выдвижение наших войск не могло пройти для него незамеченным. Колонны продвигаются вперед на открытой местности. Пояс дубового леса представляет собой укрытие, по крайней мере, для артиллерии.

На прошлогоднем картофельном поле, заросшем сорняками, дети собирают картофелины, которые распадаются в руках. Рядом растут подсолнухи, они взошли из посаженных в прошлом году семян. Стерня злаков покрывается густым слоем сорняков, будто она засеяна. Затем снова рапс и горчица. Высокие, желтые цветки, от которых волнами исходит аромат меда.

При стремительно наступающих сумерках возвращаюсь обратно на позицию, где в узкой лощине располагается командный пункт батальона. Ночь. По дороге поехали походные кухни. Разносчики продовольствия встречают кухни и разносят горячую пищу дальше – в окопы.

10 июня

Обед, вот уже 8 часов мы находимся на линии фронта, на восточной опушке соснового леса, в направлении Северского Донца.

На линии фронта у нас нет связи ни с тылом, ни с соседями по обеим сторонам. В нескольких сотнях шагов за нами широкая просека разрезает лес. Вдруг один русский танк, а затем второй простреливают просеку из пулеметов и открывают огонь по всему, что шевелится. Поэтому ни у кого нет возможности отойти. Тем не менее мы стараемся воспринимать обстановку как нормальную. Она принималась в расчет при отдаче приказа о наступлении, который предусматривал прорыв без учета на фланговое прикрытие.

Ранним утром полк начал наступление через реку Муром – саперы навели в течение ночи переправу – и захватил вверх по склону противоположного берега позиции противника, который оказал лишь незначительное сопротивления. Ужасный по мощи удар артиллерии и воздушные налеты сломали ему хребет. Многие русские сдавались в плен, другие лежали мертвыми в окопах, лишь немногие сумели отойти через открытую местность на гребнях высот.

Я следовал по пятам головной роты. В течение трех часов я двигался форсированным маршем вперед на восток, вверх и вниз по холмам, через балки и овраги, минуя изгороди, между лесными массивами. Только однажды мы были вынуждены открыть огонь из пулемета справа от нас, впрочем, памятуя о строгом приказе, мы не ввязывались в бой с противником сбоку, даже если бы пули свистели из засады в дубовом лесу. Нам повезло, что мы не встретили сопротивления. Несколько смелых снайперов заставили бы нас остановиться в труднопроходимой лесистой местности.

То здесь, то там русские выходили к нам с поднятыми руками. И куда с ними? Недолго думая мы берем их с собой. Все тяжести, от которых изнемогали наши солдаты, быстро переместились на плечи пленных. Носильщики ящиков с боеприпасами, опорными плитами минометов менялись местами, обливаясь потом.

Через три часа, пройдя оставшиеся до Северского Донца 15 километров, мы стояли перед мостом. В последнюю минуту противник установил заряд, но взорвать не успел. Мы пришли слишком быстро.

В течение часа мы создавали плацдарм на другой стороне реки. Перед нами раскинулась широкая, полого поднимающаяся равнина. Вдали – колонны транспорта в клубах пыли.

Примерно в 300 метрах от нас, параллельно опушке леса, течет ручей. У берега растут безвершинные ивы. Вдоль ручья идет пожилой мужчина в гражданской одежде. По движущейся цели начинается общая беспрестанная стрельба. Что же в этом удивительного, если в стране наряду с солдатами войну ведут партизаны? Тем не менее меня озлобляет, даже ожесточает решимость, с которой продолжает тяжело шагать этот человек. Хотелось закричать ему, чтобы он упал на землю. Но он продолжает идти, словно непробиваемый. Похоже, теперь пули свистят слишком близко от него. Или же в него попали? Он оказывается на земле, но лишь на долю секунды. Вот он уже снова на ногах и продолжает свое убийственное движение. Вновь разгорается стрельба. Что это – загадка крестьянской души, которая не желает осознавать опасности? Или же он не дорожит своей жизнью? Неужели ему не хочется домой, к своим? Он ранен? Однако нашим он надоел, огонь смолк. Через 20 минут пожилой крестьянин встанет и, выпрямившись, продолжит свой путь, но он уже никого не волнует. Пусть война останется для тебя милостивой, старик, которого хранила невидимая рука Бога!