Бои местного значения - [3]

На следующий день нас построили во дворе учебных корпусов и объявили приказ о зачислении курсантами этого военного оружейно-технического училища. А через день я уже шагал по дороге в летние лагеря, обливаясь потом, с ранцем за плечами, вокруг которого была скатана шинель. Над моей головой покачивался ствол винтовки с примкнутым к нему штыком. Большие сапоги болтались на ногах. Хотелось пить. На ремне висела фляга с водой, но лейтенант, командовавший нами, запретил пить в строю.

— Рота, стой! — уже не раз слышалась команда лейтенанта. — Горох! — Молодого лейтенанта удивляло и даже забавляло то, что некоторые из нас шли не в ногу. — На месте шагом марш! Раз, два, три… Раз, два, три… взять ногу!

Только что сформированная рота топталась на месте, а впереди было еще добрых пятнадцать километров.

— Что винтовку завалил? — отчитывал кого-то лейтенант.

Я старался идти в ногу, не отставал, хотя чувствовал, что сильно натер пятку. Стремился не хромать, чтобы не получить замечание от лейтенанта, прислушивался к тихому разговору тех, кто был постарше меня. Один из них приехал из Смоленска и видел войну своими глазами. До меня все больше доходило, как наивны мои представления о фронте, да и о жизни…

— Разговорчики!.. — предупреждал командир взвода.

Наконец показался стройный ряд палаток в лесу и часовой под грибком. Переход остался позади.

Начались дни и ночи напряженной учебы.

Пытливо всматривались в нас, остриженных и угловатых, преподаватели. Крепко сбитый, низкого роста майор, читавший материальную часть артиллерии, поражал умением объяснять самые замысловатые вещи так просто, доходчиво, вперемежку с тонким юмором, что все мы были заворожены им. Однажды он заметил, как внимательно я слушаю его, и спросил:

— Ну-ка, вот ты, лобастый, как понял?

Я повторил буквально слово в слово то, что он сказал.

— Люблю лобастых. А ты как понял? — обратился он к другому курсанту. Курсант тоже четко изложил его объяснения.

— Никогда не ошибаюсь в лобастых, — заключил довольный майор.

С этого дня в роте нас называли только лобастыми.

«Форсированным маршем» проходили матчасть стрелкового оружия. Учили нас не только войсковому ремонту винтовок, автоматов, пулеметов и пистолетов, но и такому древнему ремеслу, как воронение и лужение.

В расписании занятий не последнее место занимала и строевая подготовка. Командир роты старший лейтенант Ларин по этому предмету занимался с нами прямо-таки с ревностным вдохновением.

— Очень, полезные занятия, — уверял он нас охрипшим голосом. — Продолжим на следующий день.

Между тем, как грозная свинцовая туча, фронт приближался к нам.

В один из хмурых октябрьских дней нас подняли по тревоге. Спешно формировался сводный батальон курсантов: получали патроны к винтовкам СВТ, которыми мы были вооружены, противогазы, малые саперные лопаты, противотанковые гранаты и ящики бутылок с горючей смесью. Оставались при нас и курсантские сумки с тетрадями. Это нас сбивало с толку: «Как с ними поступить? Бросить? Судя по сборам, ведь мы едем на фронт?» Старшина на наши вопросы авторитетно отвечал, что команды «бросить» не поступало. Начальству виднее.

Нас погрузили в автомашины и повезли в южном направлении.

Навстречу нам тянулись беженцы, тракторы, тащившие тяжелые пушки, по обочине шоссе шли гуськом какие-то воинские команды, в одиночку и группами брели раненые, попадались автомашины, а больше — повозки с боеприпасами.

В вечерних сумерках мы прибыли к районному центру в прифронтовой полосе. Уже при подъезде к нему в темной выси холодного осеннего неба показались языки больших пожаров: горела железнодорожная станция, горел город Мценск.

Заняли оборону на окраине и всю ночь усердно, молча копали саперными лопатками землю. К утру, когда последовал приказ командира батальона — уничтожить противника в случае прорыва пехоты и танков или выброски десанта в наш тыл, все уже было готово к бою. Окопы отрыли в полный рост, замаскировали, проверили оружие, разложили гранаты.

Днем над нами завывал фашистский самолет-разведчик. Мы его видели впервые. Командир роты и старшина обходили окопы, проверяя еще раз готовность каждого отделения.

Кружились редкие снежинки, запорошившие поле и окопы, а мы напряженно прислушивались и ждали появления немецких танков, но они так и не появились.

Как только стемнело, нашу роту отвели к высотке у реки, и командир роты приказал вновь окопаться, напоминая нам, что курсанты должны во всем показывать пример, образец воинской дисциплины и воинского мастерства.

К утру окопы опять были отрыты по всем требованиям, которые к ним предъявляли наши преподаватели — военные инженеры.

На следующий день появились «юнкерсы». Рота открыла по ним огонь из винтовок. Ни одного самолета мы не сбили, но огонь не прекращали даже тогда, когда самолеты начали нас бомбить и обстреливать. К счастью, все бомбы рвались на противоположном пустынном берегу.

Ночью рыли глубокую извилистую траншею, а утром, после завтрака, неожиданно снялись и отошли километра на полтора, чтобы занять оборону по обе стороны шоссе. В это время на оставленные нами позиции налетели «юнкерсы». Закружились как воронье, обстреливая из пулеметов отчетливо видневшиеся на снегу пустые окопы. По команде командира взвода мы дружно вели огонь по самолетам, которые низко пролетали над нами после выхода из пикирования. Все поняли своевременность ухода с высоты, изрытой воронками.