Бои местного значения - [28]

— Хорошие вы ребята, — сказал боец, мой сосед, — но с вами пропадешь, — и пополз подальше от нас. Он и другие, вышедшие из леса, были почему-то не из нашего полка.

— Что же это делается? — возмущался Петр. — Где же наши минометы и пушки? Ни одного разрыва на просеке у фрицев я не вижу. А они, смотри, как садят по нам.

Чулков что-то долго не появлялся, и я пополз к землянке за очередной лентой. В нескольких шагах от землянки он лежал с коробкой в неестественной позе. Я потормошил его, но он не подавал признаков жизни, перевернул его на спину, ухватился за плечи полушубка и зачем-то потащил в землянку. Мне казалось, что он еще жив. Оставив его в землянке, пополз с лентой к Петру. Прижимался к земле, и на спину мне сыпались комья мерзлой земли.

— Чулков, наверное, убит, — сказал я Петру.

— Да ты что?!

— Возьми ленту, я посмотрю еще раз.

— Давай.

В темноте землянки я расстегнул полушубок и припал ухом к его груди. Впервые в жизни мне пришлось приложиться к человеку, чтобы послушать, жив он или мертв. У меня колотилось сердце так, как будто хотело выскочить из груди.

Задерживаться около Чулкова было некогда. До меня донеслись какие-то команды майора. Немцы подтянули свои огневые средства и на этот раз поблизости, слева от нас, пустили их в ход. Там громыхал жестокий бой. Через некоторое время стало ясно, что наши опять отходят. Стрельба все больше перемещалась в тыл.

Приближались сумерки, следовало сменить огневую позицию. Мы выбрали глубокую воронку и потащили туда пулемет.

В это время к нам подполз какой-то боец и передал приказание майора отходить к лесу, который виднелся за деревней в нашем тылу. Немцы стали обходить нас. Проходя мимо сруба, где находилась наша мастерская, мы заметили только глубокие воронки да разбросанные ящики из-под снарядов. Наша оборона была окончательно прорвана. К окруженной армии немцы пробили узкий коридор.

Кравчук нашел нас на опушке леса в темноте. С ним пришли Афанасьев, назначенный командиром взвода, и боец в изодранном белом маскхалате, Давно я не видел нашего исполнителя частушек, служившего химинструктором в батальоне. Слушая знакомый голос, я про себя отметил, что в его поведении ничего не изменилось. Казалось, что своим озорством он бросал вызов всей этой тяжелой обстановке.

— Повоевали? — спросил Кравчук.

— Немного, — ответил Петр.

— Хватит. Передавайте пулемет Афанасьеву и пошли со мной. Дел невпроворот. Где Чулков? Зовите его.

— Нет больше Чулкова, — сказал я Кравчуку.

Он выругался громко. Далеко по лесу разнеслась в его ругани кричащая боль, которую нельзя было выразить никакими другими словами.

Боец стал у пулемета на колени, осмотрел его со всех сторон, потрогал ленту, набитую патронами.

— Работает как часы, — сказал Петр.

Боец ухватился за ручки, выпустил короткую очередь и остался доволен работой пулемета.

— Узнаю фирму Кравчука и компании, — сказал Афанасьев. — Навещайте, не забывайте, приходите в гости, рады будем!..

Мы распрощались в темноте с новым пулеметчиком и его командиром Афанасьевым и пошли молча за Кравчуком в тыл. Все, что произошло в этот день, подействовало на нас удручающе. У меня из головы не выходила землянка, в которой остался Чулков. Теперь он лежал у немцев. Что с ним сделают? Выволокут на снег, мертвого, или оставят в землянке? Надругаются?.. Можно было только гадать. Не смогли мы его вынести в тыл!

Я шел за Кравчуком и все время оправдывался перед собою. Одно из двух — мертвый Чулков или пулемет с коробками и лентами. Пулемета мы бросить не могли. Это было бы преступлением. Мы оставались живыми, а живые обязаны думать о завтрашнем дне. Нам надо воевать, надо уничтожать немцев. Для этого нужен пулемет, и мы несли его бережно на плечах по глубокому снегу, обливаясь потом. А Чулкова оставили. Но я нес его потертую полевую сумку, с которой он никогда не расставался. Я не знал, что в ней, кроме инструмента. Теперь она висела у меня на плече. Это все, что осталось от него.

В сырой апрельской ночи по дороге местами стлался густой туман. Над нами шуршали немецкие снаряды. Рвались они где-то в стороне: иногда ближе, иногда дальше. Никто из нас не обращал на это внимания. Давно мы уже перестали кланяться и втягивать головы в плечи при каждом разрыве.

Под утро Кравчук вывел нас к дороге, на которой стояли повозки и сани, нагруженные полковым имуществом. Командир транспортной роты обходил свое нестройное войско, торопил всех в дорогу. Мы нашли свою повозку, сели, и рота двинулась.

— Столько держали в окружении, так дорого за него заплатили и вдруг дали возможность унести ноги, — рассуждал вслух Петр. — Здесь что-то не то. Я не понимаю. Ну скажи, почему? Почему мы эту окруженную армию не уничтожили? Почему? А?

Не хотелось с ним об этом говорить, но Петр не отставал, тормошил меня за рукав.

— Ты можешь сказать свое мнение?

— Что тебе мое мнение? Кто я? Командующий фронтом?

— Скажи, мне будет легче.

— Ну, если тебе поможет… Не сумели удержать. Должны были, а военная сообразилка где-то в чем-то не сработала. Или просто сил не хватило. Побереги свой воинственный пыл на наступление. Скоро опять будем перегрызать этот коридор.